Магда Нахман. Художник в изгнании

Получила твое письмо, после него и сахар здесь стал мне горек, уж очень больно за вас. Как хорошо я знаю все это! Носку и пилку дров, топку печей, лед на окне и медленно коченеющие руки и ноги. В этом году кроме всего и питание хуже. Холод же этот и топку изучила[248].

Нерешительность, колебания, сомнения Магды по поводу возвращения в холодную и голодную Москву понятны. Письма Юлии о Москве, о том, как поживают их общие друзья, и о том, что может ждать Магду, обескураживают:

Москва. 9.III.20.

Теперь, например, мы, кажется, живем в Лондоне, тк если выглянешь в окно, то горизонт в лучшем случае кончается за Василием Кесарийским, а сейчас так и Василия не видать, а среди молочной белизны брезжит в воздухе золотой крест. Все это «воспарение», вероятно, от неубранных снегов, превратившихся в океан воды. Что творится на улицах – не поверишь. Я думаю, будут дни, когда придется безвыходно сидеть дома, так мы условились уже с Котом.

Но вот завтра мне надо итти <так> в каторжные работы, т. е. очищать жел. – дор. от снега. Не знаю, что надеть на ноги: сегодня не дошла до Садовой, как насквозь промочила ноги. Весьма негуманно сожалею, что тебя нет: вдвоем бы превесело отработали день. Единственно против чего душа моя восстает – это против очистки крыш: я непременно упаду с моими головокружениями. Чистим, кроме того, навоз на дворе; то есть должны чистить… но нечем и не на чем везти, т. к. нужно впрягаться самим, а воз так тяжел, что его и пустым не могут сдвинуть с места все наши мужчины. Вот каковы дела общественные[249].

Юлия обладала счастливым талантом находить смешное в самых неприятных ситуациях. Она пишет с юмором о дне «каторжных работ», когда толпе плохо одетых и плохо обутых москвичей было приказано очистить привокзальные линии одной из московских железных дорог: