Трудности, которые испытывали в Москве <во время Гражданской войны>, были связаны главным образом с сопротивлением военному коммунизму в деревне. Крестьяне просто не производили больше, чем им нужно было для пропитания.
В те первые годы коммунистические убеждения, хотя и в значительной степени эмоциональные, не исключали попыток рационального осмысления. Призыв Ленина был как к разуму, так и к вере. Это была диалектика.
Только накануне смерти Дантон осознал всю жестокость террора. Дзержинский был более чувствительным человеком; его сердце обливалось слезами каждый раз, когда он посылал человека на виселицу[329]
.Рой имел смутное представление о России. О марксизме и большевизме он узнал от Бородина за несколько недель до своего приезда. Тем не менее благодаря самоуверенности и обаянию он сумел заручиться поддержкой ведущих революционеров и занял высокий пост в Коминтерне. В своей автобиографии Усмани сообщает: «Я могу с уверенностью сказать, что Коминтерн оказывал огромную <финансовую> помощь индийскому делу, и ключи от этой сокровищницы были в руках у М. Н. Роя»[330]
.В Ташкенте Ачария писал листовки и отправлял их в Андижан, искал маршруты в Индию через Памир, вербовал знающих проводников, организовывал центры для работы среди индийцев в Скобелеве (сегодня Фергана в Узбекистане) и Оше (в Кыргызстане, на границе с Узбекистаном), пытаясь отправить людей в Кашгар, на самый запад Китая, чтобы создать и там секретный центр для агитации и вербовки. До окончательного отъезда из Ташкента в январе 1921 года он дважды приезжал оттуда в Москву. В июле и августе 1920 года ему удалось приехать в Петроград и в Москву для участия (без права голоса) во Втором конгрессе Третьего интернационала в качестве члена пропагандистской секции[331]
. Находясь там, он направил письмо Ленину, в котором отвечал на его призыв высказывать мнения, предложения и критику в отношении его (ленинского) тезиса о колониальных и национальных проблемах и поднимал вопрос о борьбе с панисламизмом. Ачария ссылался на свой обширный опыт работы с панисламистами и антиисламистами в таких странах, как Марокко, Турция, Сирия, Палестина, Месопотамия, Туркестан, Бухарский эмират и Афганистан. Кроме того, он писал: «Я также изучал национальные политические и религиозные движения тунисцев, египтян, персов и татар». Он считал, что в настоящее время идея панисламизма бессильна и утопична. Европейские страны до Великой войны имели все возможности объединиться «для дальнейшего завоевания и разграбления всех неевропейских народов мира, но смогли организовать войну только друг против друга». Точно так же «все исламские правительства имеют противоположные интересы» и никогда не смогут прийти к соглашению и объединиться для победы панисламизма[332]. (Как показала история, он был прав. Сопротивление большевикам коренного мусульманского населения Средней Азии было сломлено в основном из-за разногласий между различными группировками и внутренней борьбы за власть.)В октябре 1920 года в Ташкенте Ачария участвовал вместе с Роем в создании Коммунистической партии Индии (КПИ). В нее вошло семь человек, двое из которых были европейцами[333]
. Первая организационная встреча стала торжественным событием; в протоколе говорится, что она «закончилась пением Интернационала». Однако на втором собрании, в декабре, возникли разногласия относительно права вступления в КПИ. Большинством голосов было решено, что тот, кто принадлежит к другой политической организации, которая не находится под контролем партии, не имеет права быть ее членом. В то время Ачария входил в состав ИРА, которую возглавлял Абдур Рабб. Оба они были чрезвычайно терпимы в религиозных вопросах, стараясь не оттолкнуть потенциальных мусульманских бойцов: большинство индийцев, с которыми они работали, были мусульманами. Действия, письма и статьи Ачарии показывают, что он по сути своей был антиавторитарным националистом, готовым работать с любой партией или идеологией, которая поддерживала его цель – освобождение Индии от британского владычества. «Мы не против коммунизма, – заявил он предположительно от имени ИРА 5 декабря 1920 года, – и мы не проводим различий между революционером-коммунистом или просто революционером. Все, против чего мы возражаем, – это насильственное обращение в коммунизм; по крайней мере, в форме, продиктованной Роем и Коминтерном»[334].