Магда Нахман. Художник в изгнании

На улице празднество (III-ий интернационал). Процессии, прекрасные шелка вьются алые; музыка. Только что я была прямо потрясена крошечным, никем не замеченным происшествием. Шел с музыкой и знаменами отряд. Вдруг из-под ворот выскочили две босоногие девчонки лет 8-10 с куклой или щенком в одеяльце. Они подкатились прямо под ноги солдатам и с детской беззастенчивостью одна из них стала божественно танцевать (Далькроз) под эту музыку, жадно впиваясь в ритм и подходя все ближе, невозможно близко, под самые ноги. Тоненькие длинные веточки-руки взлетали, гнулись, как ветром ивы, какое-то линюче-белое слишком короткое платьишко-распашонка без рукавов, длинные тоненькие ножки летали по камням. Вот улица будущего? Но ведь это сказка. Но разве построенный на ритме человек может быть внутренне и внешне груб и неуклюж? Вот что значит – пролетарская культура (многие с досадой задают такой вопрос или с иронией), вот все-таки что это значит.

<…> Уже 11 – процессии всё непрерывны. Теперь они в 2 ряда: работницы и т. п., а по левой стороне артиллерия, убранная гирляндами, у лошадей на головах красные султаны и розы. К сожалению, в дула пушек вставлены нелепые вырезанные из картона жалко болтающиеся картинки. Пушка и картон! Дурак художник. На балконе у нас фотограф снимает все это, Ф. К. ему помогает. Едут какие-то танки, какие-то зелено-пестрые чудища все из цилиндров – защитная окраска для леса. Музыка, солнце. Хочется на улицу – но диаграмма, обед, мытье? И руки дрожат от усталости, голова кружится. Проходят белые колонны молодежи «допризывники 1902 г.» – впереди девушки в штанишках, затем «cadets recruited 1903» – allgemeine Waffenausbildung[346], «а» завернулось на палку. Вся Тверская запружена колоннами – против света крутятся силуэты и просвечивают знамена. Надписи арабские, французские, немецкие, всякие. Меня волнует этот поток людей, как всегда. Ох, им конца нет, а бумага кончилась.

Нет, я не могу: сейчас вся улица запружена стройными колоннами обнаженных людей: на них совершенно одинаковые белые ослепительные штанишки и коричневые тела, и ноги сверкают на солнце. Целые полчища нагих детей, юношей, взрослых – свободные, легко ступающие – Рим какой-то. На них нет даже сандалий. Представь себе такую Москву, такую улицу. А вот, очевидно, гребцы – их знамя на веслах, они в фуфайках. Уже 12 часов с 1/4. В будни я тоже часто вижу на улицах танцующих детей. Нет, такое государство не преступно. Ich wurde nur an einen Gott glauben, der zu lachen verstande, Zar[347]. Много еще прошло народу, возили детские сады в украшенных грузовиках, такие мышенята катались! Нарядные клопы. Они же пищали в трамваях. Летали низко аэропланы над самыми крышами. Колбасы болтались, а к вечеру фейерверки[348].