Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья

Сохранились ответные слова Магеллана, адресованные собравшимся офицерам. Их легко восстановить по косвенной речи, приведенной в источниках: «Даже если нам придется жевать воловьи шкуры, которыми обернуты мачты, мы должны продолжать и достичь того, что обещали императору»[581]. Этому тексту можно верить, он подтвержден множеством свидетелей; характерен скрытый упрек тем, кто забыл об этом обещании или готов поставить на нем крест. Но эти слова окрашены своеобразной поэтической иронией, как кинокадр со спасательным кругом на «Титанике»: то, что Магеллан считал фигурой речи, оказалось пророчеством, поскольку к концу плавания по Тихому океану команде действительно пришлось жевать те самые шкуры сгнившими от цинги зубами.

Выслушав Гомеша, капитан-генерал приказал, чтобы под страхом смерти никто больше не критиковал маршрут флотилии и не упоминал о состоянии съестных припасов: фактически это было признанием того, что маршрут непригоден, а провиант почти заканчивается. Вряд ли эти приказания способствовали проявлениям откровенности со стороны тех, чьих советов он продолжал требовать.

Тем не менее по меньшей мере один офицер 22 ноября решил высказать свое мнение. Дело было уже на подступах к океану, близ западного выхода из пролива. Корабли все еще пытались найти лучший фарватер, но перспектива выхода в океан была уже неминуемой. Андрес де Сан-Мартин, севший за стол составлять записку для Магеллана, был не просто опытным моряком. Он считался замечательным географом и изучил новейшие методы в области картографии и навигации. В бухте Сан-Хулиан он при помощи солнечного затмения сумел определить долготу с погрешностью всего полградуса – для того времени невероятное достижение. Он с 1512 года являлся официальным штурманом Каса-де-Контратасьон и рассматривался как возможный глава навигацкой школы при этой организации. Его жалованье в 1518 году достигло высшего предела. Он заменил Руя Фалейру после его отказа или исключения в качестве главного космографа экспедиции Магеллана. Неизвестно, как он оценивал размеры земного шара, но нет никаких причин полагать, что им двигали здесь те же предубеждения и личные интересы, что и Колумбом, Веспуччи и Магелланом. Сан-Мартин едва ли захотел бы принять участие в экспедиции, если бы не считал, что возможность обнаружить острова Пряностей по испанскую сторону демаркационной линии все же существует; но при этом он вряд ли предполагал, что «Великий залив» так уж легко пересечь.

Сан-Мартин стоял перед опасным выбором. Я могу представить себе, как чернила сохнут на кончике его пера, пока он пытается – возможно, с поднятыми бровями и прищуренными глазами – найти слова достаточно откровенные для того, чтобы исполнить свой долг, и вместе с тем достаточно дипломатичные, чтобы спасти свою шкуру. Очевидно, что он был обязан высказать свое мнение. С другой стороны, он понимал всю серьезность угроз Магеллана. После восстания в бухте Сан-Хулиан он едва не подвергся (а возможно, даже и подвергся) жестоким пыткам, которые Магеллан мог приказать провести по простому подозрению, чтобы только выбить признание: человека за запястье подвешивали к шкиву, оставляя ноги болтаться, в то время как мучители затягивали веревки, усиливая боль. Единственная вина Сан-Мартина, насколько мы знаем, состояла в том, что он осмелился не согласиться с Магелланом, заявив, что экспедиция не зашла еще так далеко, как рассчитывал капитан-генерал. Он уцелел – либо выдержал пытки, о чем говорилось ранее, либо был освобожден еще до того, как ему начали выкручивать конечности, – и вновь приступил к своим обязанностям. Но возражать Магеллану вторично требовало немалого мужества.