Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья

Они были «пышно разукрашены», то есть, очевидно, являлись людьми состоятельными и не лишенными эстетического чутья, и казались «благорассудительными», то есть разумными людьми, достойными спасения в христианской вере. Они обменивались любезностями, что сближало их с теми, кто, как Пигафетта, был знаком с советами Кастильоне придворным. Общего языка не было, но жесты обеспечивали некоторую возможность коммуникации, так что Пигафетта нашел туземцев «очень приветливыми и общительными». Магеллан предложил им пищу и безделушки – головные уборы, погремушки и зеркала, которые корабли везли именно на такой случай. К этому, согласно Пигафетте, он добавил вещи из слоновой кости и льна[690]. В обмен туземцы предложили рыбу, аррак[691], два кокоса и нечто вроде райских бананов: «фиги длиной более пяди, а также фиги меньшего размера и более сладкие»[692].

Несмотря на свежую пищу, на острове умерли от цинги еще два члена экипажа, которым уже нельзя было помочь. Так или иначе, путешественники могли радоваться этой встрече сразу по четырем причинам. Во-первых, когда Магеллан провел посетителей по флагманскому кораблю и продемонстрировал образцы товаров, которые надеялся здесь найти, они положительно отреагировали на золото, показав, что его можно обнаружить на ближайшем острове. У них самих были золотые украшения: браслеты, а у вождя и две золотых серьги. Судя по замечаниям Пигафетты и Панкадо, золото или «признаки наличия золота» могли иметься прямо на том острове, где мореплаватели остановились на отдых[693]. Во-вторых, после демонстрации пушечного огня из имевшихся у экспедиции фальконе местные жители были «сильно испуганы и пытались даже спрыгнуть с корабля». Страх мог положительно сказаться на готовности к сотрудничеству. В-третьих, некоторые туземцы, по словам Панкадо, утверждали, что видели людей, похожих на новоприбывших[694]: имена этих чужаков были неразборчивы, но если испанцы правильно их поняли, то речь явно шла о китайцах. С точки зрения европейцев, близость к Китаю и доступ к торговле с Китаем являлись одним из главных преимуществ Филиппин. Наконец – самое главное из немедленных преимуществ, – туземцы обещали вернуться и привезти больше провизии[695]. Когда они действительно прибыли, вновь демонстрируя знаки радости, то их лодки были нагружены «кокосовыми орехами, сладкими апельсинами, кувшином пальмового вина и петухом». Магеллан купил весь груз[696].

Кем же были эти гостеприимные туземцы? Поскольку малайские рабы Магеллана их не понимали, это, вероятно, были носители каких-то древних австронезийских языков – возможно, варайского языка, на котором до сих пор говорят в этом регионе, или архаического языка самар-лейте, фрагменты словаря которого до сих пор встречаются, особенно в старинных сказках[697].

Пигафетта утверждал, что они прибыли с Сулуана, расположенного примерно в 25 километрах к востоку от Хомонхона. Общаясь жестами, когда люди указывают в разных направлениях, пытаясь объяснить названия разных островов, нетрудно ошибиться; к тому же неизвестно, был ли Сулуан в то время вообще населен. Более вероятно, что туземцы были родом с какого-то более крупного острова – например, Самара. Пигафетта описывал людей «в краю поблизости от этого острова», не проясняя их связь с благодетелями экспедиции. Он говорил, что «это кафры, то есть язычники», как будто бы речь шла о мусульманах, хотя трудно представить себе, чтобы в то время на северо-востоке архипелага уже жили мусульмане. Возможно, местные жители подцепили это название от мусульман на Минданао или Себу, где у местного правителя был советник, которого путешественники, попав на этот остров, описали как «мавра».

«Кафры» были рыболовами, чьи лодки, по словам Пигафетты, «напоминают наши», то есть, видимо, были не долблеными, а сколоченными из досок. Их одежда и щиты украшены золотом. У них оливковая кожа, украшенная татуировками, и длинные черные волосы. Они ходили обнаженными, «только срамная часть покрыта плетением из древесной коры; их вожди одеты в хлопчатобумажную ткань, вышитую по концам шелком при помощи иглы»[698]. Они умащали себя кокосовым и кунжутным маслом «для защиты от солнца и ветра» (per lo solle et per il vento), а в ушах у них «были проделаны такие широкие отверстия, что сквозь них можно было просунуть руку» (che portano le braci ficati in loro)[699]. Они были тучными, их животы напоминали те, что часто приписывались людям, что жили в глубине суши. Впрочем, затем Пигафетта видел их или слышал о них и записал, что они «черного цвета, как в Эфиопии». С ним соглашался Альбо[700]. Иными словами, «кафры», судя по описаниям Пигафетты, принадлежали к той же культуре, что и многие другие прибрежные обитатели восточной части Филиппинских островов.