Читаем Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья полностью

Джованни Страдано и Теодор ле Бри, на гравюрах которых в конце XVI века отразились образы развивавшихся империй, запечатлели Магеллана в доспехах, так как он был рыцарем, рядом с небесной сферой, как будто он созерцал космос. Рядом оказались Нептун и весьма корпулентная русалка в окружении романтизированных патагонцев; в отдалении Аполлон держит лиру, словно показывая, что эти деяния достойны быть воспетыми в стихах[793]. Портрет Магеллана венчает галерею изображений путешественников вокруг света в голландском повествовании о первой экспедиции вокруг мыса Горн, созданном в 1615 году[794]. В следующем веке гравюры, на которых Магеллан принимал различные героические позы на фоне глобуса, продолжали появляться: например, в Голландии в книге Арнольда Монтана De Nieuwe en Onbekende Weereld («Новый и неизвестный мир», 1671) и в «Атласе» Фредрика де Вита 1675 года, где Магеллан (если это действительно он) изображен на берегу пролива своего имени, на фоне туземцев, выплавляющих золото, что невероятно; или во Франции, где Николя де Лармессен изобразил его в 1695 году с циркулем и свитком[795].

Даже те, кто высоко оценивает кругосветные путешествия, не должны считать Магеллана первопроходцем в этой области. Он никогда не собирался его совершать: было бы глупо рассчитывать на успех, поскольку все его предприятие основывалось на том предположении, что кратчайший путь (nuevo y más breve camino) к его пункту назначения и обратно лежит через Атлантический океан[796]. Столь же несостоятельно предположение, что он мог все же неосознанно совершить кругосветное путешествие, сначала посетив когда-то острова к востоку от Филиппин, а затем добравшись до них же с противоположной стороны[797]. Никаких документальных свидетельств тому нет. Точно так же никаких подкреплений не находят заявления, что один из рабов Магеллана мог когда-либо посещать Филиппины до путешествия, или даже родился там, или вернулся на свою родину во время какого-то из незафиксированных, более поздних путешествий, хотя довольно забавно, что таким образом первое кругосветное путешествие приписывается человеку, занимавшему заведомо подчиненное положение, имевшему восточное происхождение и темную пигментацию кожи[798]. Всегда приятно, когда раб получает должное признание, до того узурпированное хозяином. Так или иначе, споры относительно того, кто должен считаться «первым» в этом бессмысленном соревновании, напоминают споры за власть в бункере – напрасная потеря времени, сил и эмоций.


Карта Роберта Торна, английского купца в Севилье, активно торговавшего с Левантом, Испанией и Португалией; составлена в 1527 году. Согласно Ричарду Хаклиту, английскому пропагандисту создания империи, опубликовавшему эту версию в 1582 году, Торн отправил эту карту английскому послу в Испании. Торн показывает Тордесильясский меридиан на долготе островов Зеленого Мыса, саму Тордесильясскую линию – чуть дальше 20 ° к западу, а также рисует оба конкурирующих варианта антимеридиана – как испанских, так и португальских картографов, – оговариваясь, что так называемые «острова Фарсиса и Офира» – вероятно, здесь он отождествляет Молуккские и Филиппинские острова с источниками богатства царя Соломона – лежат где-то в тех краях. Влияние путешествия Магеллана очевидно: Торн смещает бухту Сан-Хулиан чуть к югу от ее реального положения и рисует пролив Магеллана, давая ему то название, которым его окрестил первооткрыватель: Strictum Omnium Sanctorum, то есть пролив Всех Святых. Из Divers Voyages touching the Discovery of America and the Islands adjacent: Collected and published by Richard Hakluyt, Prebendary of Bristol, in the Year 1582 (London: Hakluyt Society, 1850). Общество Хаклита


Никто из тех, кто плыл с Магелланом, судя по всему, не расценивал возвращение в Испанию как окончание кругосветного путешествия. Этот путь скорее был отчаянной уловкой, на которую пустились, когда остальные варианты оказались невозможными. Единственное, насколько мне известно, свидетельство противного – это рассуждение Пигафетты, что флотилия могла бы, двигаясь далее на запад от мыса Желанного, обойти весь земной шар. Однако эта мысль могла прийти ему в голову позже, уже после того, как кругосветное плавание было окончено. Желание «набросить решетку на Землю» остается привлекательным – и большую часть времени довольно бессмысленным – с тех самых пор[799].

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза