Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья

Сразу же после гибели Магеллана флотилия буквально осталась без руля. Когда они бежали с Себу, прежде всего нужно было найти свежие продукты. Корабли перегруппировались на близлежащем острове Бохол, известном своими горбатыми холмами. Для трех кораблей личного состава уже не хватало; поэтому они затопили «Консепсьон» и перераспределили груз и экипаж корабля[810]. Большинство офицеров погибли на Себу. Общее руководство взял на себя Карвалью – в результате выборов или самоназначения, а Гомес де Эспиноса стал командовать «Викторией». Давая показания через несколько лет, Эспиноса не упомянул Карвалью и заявил, что «был избран» вожаком после гибели Магеллана (fue elegido en su lugar)[811]: возможно, простительное упрощение.

Чтобы предотвратить «великий голод», они стали двигаться от острова к острову, нагружая слонов подарками от раджи на Палаване и захватывая джонки близ побережья Брунея[812]. Порой они встречали самое радушное гостеприимство, но им так и не удалось набрать достаточно провизии для далекого путешествия, которое еще предстояло. Корабли нужно было проконопатить. Мореходы продолжали вести жизнь, которая состояла наполовину из голода, а наполовину из безудержных пиров. Нарастало напряжение, поскольку не все были довольны руководством Карвалью: можно предположить, что состоялся очередной мятеж, после которого Гомес де Эспиноса встал во главе «Тринидада», а «Виктория» перешла под командование Хуана Себастьяна Элькано. При этом, видимо, давние распри между португальцами и испанцами уже не играли никакой роли: судя по всему, в ходе совместных страданий и лишений взаимная ненависть исчезла, однако Карвалью обвиняли в том, что он присвоил себе золото, полученное как выкуп за захваченные джонки, а не обменял его на провизию, а также в том, что монополизировал услуги похищенных рабынь. Только захваченный груз кокосовых орехов заставил экспедицию временно вздохнуть с облегчением[813].

Согласно Пигафетте, корабли шесть недель блуждали, прежде чем добраться до Борнео, что произошло в середине сентября. Здесь наконец-то удалось пополнить запасы провианта. Возникли мысли, чтобы все-таки идти к Молуккским островам, но никто на борту не знал, как туда добираться[814]. Они продвигались, следуя ненадежным указаниям захваченных путников или местных лоцманов, пока 6 ноября 1521 года не обнаружили «четыре высоких острова». Местный лоцман – единственный, согласно Пигафетте, имевшийся на корабле – заявил, что они относятся к Молуккским. «Услыхав это, мы возблагодарили Бога и в знак радости дали залп из нашей артиллерии»[815]. Возможно, радость была не такой уж сильной при мысли, что практическое использование столь долгого маршрута, который они проделали, было бы бессмысленно.

Если бы они могли точно определять долготу, это тоже не доставило бы им особого удовольствия, поскольку корабли уже вышли из разрешенной испанской зоны мореплавания. После гибели Андреса де Сан-Мартина, возможно, на кораблях просто не оставалось никого, кто мог бы провести хоть какие-то вычисления. В журнале Альбо фиксация долготы возобновилась после того, как корабли достигли Борнео. Расчеты местоположения того, что он называет Брунеем, – 201 ° 5́ «от демаркационной линии» – примерно верны, если имеется в виду Тордесильясская линия и мы помещаем ее примерно в 46 ° к западу от Гринвичского меридиана. Такой результат дал бы путешественникам понять, что они уже глубоко забрались в португальскую зону мореплавания; однако этого бы не произошло, если бы Альбо, вопреки собственным записям, вел расчеты от пункта отправления – Севильского меридиана. В любом случае, поскольку путешественники еще не достигли Молуккских островов, подозрения в том, что Борнео полностью или частично находился в зоне интересов Португалии, не могли стать поводом для отчаяния, даже если бы было известно, что долгота определена точно. Но этого известно не было. Ни один моряк того времени не полагался на вычисления долготы. Даже широта, как известно, определялась приблизительно, а порой и гадательно. Согласно вычислениям Альбо, Бруней (если действительно имелся в виду современный Бруней) оказывался гораздо севернее, чем в реальности, – примерно на градус с четвертью. На суше штурман мог бы справиться с расчетами и лучше.