Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья

Образ «стиксова болота» с трудом согласуется с остальным материалом, который Пигафетта почерпнул из книг и который рисует людей, готовых к Божественному искуплению: полностью разумных, не затронутых жуткими уродствами, только и ждущих обращения в христианство. Впрочем, некоторые наблюдения самого Пигафетты соответствовали этому оптимистическому взгляду или даже создавали еще более благоприятное впечатление. Нагота, которая была литературным общим местом и могла свидетельствовать о невинности, предании себя Богу, безумии или дикости, в реальности оказалась не такой уж нагой: и собственные наблюдения Пигафетты, и описания других путешественников говорили, что по особым случаям туземки облекаются в луковицеобразные платья из ярких перьев. «Естественный» образ жизни, на который намекал Пигафетта, – не с точки зрения романтики или экологии, но с точки зрения в лучшем случае иносказательного одобрения первозданной дикости, – кажется в какой-то степени цивилизованным, если принять во внимание упоминания Пигафетты о ведении сельского хозяйства: здесь одомашнивали свиней пекари и выращивали маниок и саго. Сексуальная распущенность, судя по некоторым его замечаниям, умеряется образцами супружеской верности. Более того, оказывается, что «цвет кожи у них не черный, а желтоватый» (non sono del tuto negri, ma olivastri). Быть чернокожим в Европе эпохи Возрождения необязательно было плохо: большинство широко известных изображений чернокожих людей были либо изображениями одного из волхвов на празднике Богоявления, либо портретами любимых, обласканных или профессионально компетентных рабов; с другой стороны, черная кожа вызывала множество негативных ассоциаций, как, например, в Дантовой сцене «стиксова болота», так что в целом иметь «желтоватый» (точнее, оливковый) цвет кожи было лучше[448]. Но прежде всего Пигафетта считал, что местные жители выказывают своего рода предрасположенность к благочестию, как будто Бог частично дал им откровение для подготовки к их обращению: во время мессы «туземцы стояли на коленях с таким покаянным видом и поднятыми горé сложенными руками, что видеть их такими доставляло истинную радость… Этот народ можно легко обратить в веру Иисуса Христа»[449].

С другой стороны, информация, полученная от Жуана Карвалью, касалась морально сомнительного обычая – каннибализма. Участники экспедиции хорошо знали о так и не разрешенном средневековом споре относительно порядка творения. Этот порядок был иерархическим: никто не сомневался, что образы «лестницы» творения и «цепочки бытия» соответствуют реальности. Не вызывало особенно серьезных возражений место человечества где-то наверху, сразу под ангелами, и божественно предопределенное подчинение человечеству всех остальных созданий. На витраже в нефе Леонского собора отлично видна вся эта схема. Под святыми во славе и смертными людьми звери топчут землю, из которой поднимаются растения. Но сколько ступенек у этой лестницы – и сколько звеньев в этой цепи?

Главные споры велись вокруг существ, известных лишь понаслышке – из античных текстов, народных легенд или библейских аллюзий, в особенности similitudines hominis – монстров, которые физически настолько отличаются от людей, что это исключает их из числа разумных и подлежащих спасению, как считал святой Альберт Великий, или же могут быть разновидностью человеческой красоты, доступной Богу, но скрытой от несовершенного человеческого взгляда, по мнению святого Августина. Следует ли поместить этих монстров в число людей, зверей или в какую-то промежуточную категорию?

Августин перечислял наиболее распространенные легенды о чудовищах: «Говорят, например, будто некоторые имеют один глаз посредине лба; у некоторых ступни обращены назад; другие имеют природу обоих полов: правую грудь имеют мужскую, левую – женскую, и, поочередно сообщаясь, и оплодотворяют, и рождают; у иных нет рта, а поддерживают они жизнь только посредством дыхания через ноздри; некоторые имеют рост вышиною в локоть, и греки называют их, от названия локтя, пигмеями; иные женщины зачинают в пятилетнем возрасте и не живут дольше восьми лет. Рассказывают также, будто есть народ, который имеет ноги, состоящие из одних голеней, колен не сгибает и отличается удивительной быстротою: их называют скиоподами, потому что в летнее время, лежа навзничь на земле, они прикрывают себя тенью от ног; некоторые, не имея шеи, имеют глаза в плечах. Есть будто и другие породы людей, или якобы людей, мозаичные изображения которых, заимствованные из книг, содержащих рассказы о разного рода диковинках, находятся на приморской улице в Карфагене. А что сказать о кинокефалах, собачья голова которых и лай скорее выдают их за животных, чем за людей?»