Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья

Пресная вода, которую набрали в устье Ла-Платы, вероятно, убедила Магеллана в бессмысленности дальнейшего исследования эстуария. Мелководье тоже не обещало ничего хорошего. Впрочем, теоретически могло быть так, что река или реки, приносившие в море пресную воду, могли впадать в пролив, так что выход в открытое море к западу оказался бы возможным. Обширность устья – 220 километров в ширину – подпитывала эту иллюзию. Пигафетта действительно, судя по всему, полагал, что пролив здесь будет вот-вот найден, – по меньшей мере до изысканий, предпринятых Магелланом: «Одно время полагали, что отсюда можно выйти в Южное, то есть Полуденное море»[467]. Начались исследования территории. 12 января Магеллан отправил на рекогносцировку «Сантьяго». Пока корабли запасались древесиной и водой – с осторожностью, помня о том, что погубило Солиса, – шлюпки пытались пройти заливы на другой стороне эстуария. Хуан Серрано провел свое судно довольно далеко вверх по реке, пока не начались отмели; постоянное мелководье доказывало, что никакого пролива там нет. Меж тем знамения становились все более дурными. Один юнга 25 января упал за борт и утонул. Через несколько дней случилась драка, в которой погиб матрос[468]. Флотилия вновь отправилась в путь 3 февраля.

С этого момента на юг пробиваться пришлось медленно. Течение, которое несло корабли вдоль побережья Бразилии, теперь обратилось против них. Участились бури. Например, 12 и 24 февраля яростные ветры выносили флотилию в открытое море на три дня. Затем корабли рассеяло штормом. Наступили холода. 27 февраля посланную на берег какого-то островка за водой партию отрезало от экспедиции бурей. Последовали еще шесть дней яростных штормов, и флотилия снова потеряла из виду землю и чудом не села на мель, пока на выручку, по словам Пигафетты, не явились святой Эльм, святой Николай и святая Клара – специалисты именно по помощи морякам, после чего волны угомонились[469]. Франсиско Паскасио Морено плавал вдоль этого побережья уже в 1876 году во время исследования реки Санта-Крус и признавался, что здешние широты внушали ему ужас: стонущие мачты, доходящие до самого вороньего гнезда волны, чувство опасности от невозможности держаться ближе к берегу в бурном море[470].

Даже если бы погода была более благоприятной, Магеллану все равно нужно было тратить много времени, нащупывая нужный курс методом проб и ошибок и исследуя каждый залив в надежде на то, что он окажется долгожданным проливом. Например, 24 февраля его задержал, внушил ложные надежды и разочаровал залив Сан-Матиас (или Сан-Мартин, как назвал его сам Магеллан). Негостеприимный берег не давал убежища от падающей температуры и усугубляющихся ветров, но 27 февраля им удалось найти бухту, которая изобиловала пингвинами и тюленями – по словам Пигафетты, в неисчислимом количестве: «…за один час мы нагрузили ими все пять кораблей… Они такие жирные, что вовсе не было необходимости ощипывать перья, – мы попросту сдирали с них кожу»[471].

Трудно выяснить точный маршрут флотилии по всем этим отмелям и бухтам, островкам и заливам, потому что вычисления широты штурманами расходились. Опытные мореходы могут «по ощущениям» от своего местонахождения приблизительно сказать, где это место располагается по отношению к другому месту с известной широтой. Щурясь на солнце или глядя на Полярную звезду (пока она видна), можно сделать грубое, но достаточно надежное предположение о широте местности, если у вас достаточно опыта. Но такие методы давали слишком приблизительные результаты, так что нам не удается точно реконструировать местонахождение кораблей во время медленного этапа путешествия по изрезанному побережью в конце лета (февраль в Южном полушарии – летний месяц) 1520 года: мысы или бухты были слишком близки друг к другу, чтобы строить догадки и предположения. Все точные методы зависели от погодных условий. Колумб уподоблял навигацию «божественному прорицанию», а Веспуччи воображал себя волхвом, призывающим небеса. Впрочем, частично это было связано с тем, что они хотели подобными мистификациями добиться уважения команды, а частично с тем, что они скрывали собственную некомпетентность. Они пользовались самым простым, самым любительским методом из доступных: в северных широтах считали часы дневного света при помощи склянок и оценки прохождения звезд рядом с Полярной и вычитали результат из двадцати четырех; после этого они могли узнать соответствующую широту из печатных таблиц[472]. Но даже для такой элементарной процедуры звезды должны были быть видны, таблицы точны, а память юнги, который переворачивал песочные часы, – надежна.