Маги в Кремле, или Оккультные корни Октябрьской революции

В Ставку об этом посылались сообщения от Родзянко, от частных лиц. Но… шли и бодрые доклады Протопопова, что ситуация под контролем, что он справится. Видимо, и в самом деле надеялся, что опять обойдется, само собой уляжется. Не улеглось. Градоначальник Балк запросил войска. Однако Хабалов растерялся. Действовал вяло и нерешительно. Выделял солдат – ну они и стояли себе в оцеплениях. Солдаты разложившихся и мало дисциплинированных запасных батальонов. Которые в этих оцеплениях подвергались дополнительной агитации хулиганов и революционеров. Официально царю было доложено об угрожающем положении только вечером 25 февраля, да и то в очень сглаженном, отредактированном виде. А войскам было разрешено применять оружие.

И на следующий день в нескольких местах возникла стрельба. А царь прислал распоряжения: премьеру Голицыну – распустить Думу, а Хабалову – пресечь беспорядки. Но было уже поздно. В ночь на 27 февраля взбунтовались запасные батальоны Павловского и Волынского полков. 15-тысячная вооруженная масса понеслась по улицам, убивая офицеров и полицейских. Присоединились штатские хулиганы, рабочие, студенты. Стали захватывать тюрьмы, выпуская заключенных, громить суды и полицейские участки. Хабалов пребывал в полной прострации. У него оставалось еще более 150 тыс. солдат и офицеров, но он уже считал их ненадежными и не предпринимал ничего. Кончилось тем, что засел в Адмиралтействе, о чем мало кто и знал.

Деморализованное правительство отправило царю прошение об отставке и… разошлось. А Дума выполнять указ о роспуске отказалась. Большинство во главе с Родзянко полагало, что авторитет «народных избранников» надо использовать для прекращения беспорядков. Узнав, что никакой власти в городе уже нет, создали «Временный комитет Государственной Думы для поддержания порядка в Петрограде и для сношения с учреждениями и лицами». Другая часть, радикальная, во главе с Керенским и Чхеидзе, была совершенно иного мнения. Она сочла, что должна возглавить начавшуюся «революцию». А многие буяны, студенты, а за ними и солдаты, не зная, что им дальше делать, как раз и начали стекаться к Думе – на ее «защиту» от «реакции». И депутаты-социалисты подсуетились использовать ситуацию, принялись организовывать Петроградский Совет.

В Могилеве только 27 февраля открылась грозная правда. В общем-то, ничего еще не было потеряно. Петроград – это была далеко не вся Россия. А несколько запасных батальонов – это еще не армия. Чтобы разогнать толпы смутьянов, было достаточно одной кадровой дивизии. В конце концов, Парижскую Коммуну раздавили при куда более неблагоприятном соотношении сил. В Ставке были сосредоточены рычаги управления, царь мог лично возглавить и централизовать подавление, назначить новых министров, двинуть войска… Но для этого требовалась «сильная рука». А Николай Александрович по натуре был совсем не таким человеком. Прошение правительства об отставке он не утвердил – хотя этого правительства больше не существовало, оно разбежалось, а частично было уже арестовано. Возглавить экспедицию на Петроград назначил генерала Н. И. Иванова. А сам в ночь на 28-е оставил Ставку и выехал в Царское Село, к семье. За которую беспокоился.

Иванов, 65-летний старик, был уже ни на что не годным военачальником. После того, как он провалил несколько операций, его держали при царе без всяких назначений, из уважения – он был крестным наследника Алексея. Впрочем, в 1905 г. он прославился умением усмирять бунты уговорами и «вразумлением», а не жестокостью. Возможно, из-за этого и был назначен. И толком организовать карательную экспедицию он так и не сумел. Действовал не спеша, с оглядкой. Да и то сказать, назначение-то неблагодарное. Потом станешь мишенью для всей «общественности», как было с Ренненкампфом, Меллером-Закомельским. Как бы и «крайним» не оказаться. И Иванов так и протянул резину, пока экспедиция не отменилась.

А 28 февраля обстановка в Петрограде снова изменилась. Сыграло роль, что в Думе образовался некий «центр кристаллизации» – и «Временный комитет» Родзянко, и Совет Керенского и Чхеидзе. И как раз тогда-то стихийный бунт и погромы начали приобретать черты революции. К Думе пошли гимназисты, интеллигенция, пошли рабочие. Пошли и войска – и уже не группами и толпами, а частями. С офицерами, с оркестрами. Моряков Гвардейского экипажа привел к Таврическому дворцу великий князь Кирилл Владимирович – с красным бантом на груди. Вслед за Питером и в Москве люди и воинские подразделения стали стекаться к городской Думе…

И в эту кашу ехал царь! Оторвавшись от Ставки. Но и не достигнув столицы. Ехал через Вязьму, Бологое. Без информации, узнавая об обстановке на станциях, из противоречивых телеграмм и слухов. В Малой Вишере кто-то не пойми откуда сообщил, что впереди дорогу перекрыли какие-то войска. Или забастовщики. Да и вообще казалось опасным ехать через мятежный Петроград. Царский поезд повернул в объезд. И очутился во Пскове…