Магическая Прага

Итак, фокусник и жонглер занимают важное место в поэтическом балагане. Тут же всплывают в памяти жонглер Арноштек, который в рассказе Владислава Ванчуры “Душное лето” (1926) своими дьявольскими представлениями поднимает переполох в сонливом городке Карловы Вары, а также канатоходец-чудотворец из стихотворения Незвала “Акробат” (1927), посвященного Ванчуре. Под пристальными взглядами толп немощных и убогих, молящих о выздоровлении, акробат Незвала, воплощающий собой самого поэта, однажды воскресным утром идет по канату, натянутому над Европой, но срывается вниз (ницшеанский образ), символизируя тем самым бессилие поэзии. Дети вместе с семилетним безногим матросиком приводят его в город акробатов, мечтателей, умалишенных, очень напоминающий ночную Прагу с ее фонарями, сюрреалистичный город, куда поэт вернется “со своими двойниками в разных обличьях”[1530].

Но Великим магом поколения “Деветсила” был Эдисон, мастер чудес с электричеством: его имя встречается в стихах Сейферта, Незвала, Библа. В ярком стихотворении Незвала “Эдисон” (1928) мотивы из биографии изобретателя Менло Парка, образца бодрости духа и жизнелюбия, переплетаются с печальной и сырой панорамой ночной Праги, с болезненными тенями, стежками пьяных лучей света, скользящих по набережной и мостам, а затем падающих во Влтаву, в наш гудрон, в нашу Лету, вместилище слез, нездоровый источник меланхолии. И удивительно, что и здесь тоже, в четвертой песне, есть отсылка к Аполлинеру, сюда просачивается воспоминание о “Вечном жиде, который скитается в поисках родины”.

Глава 108

Как говорил Иван Голль, кафе в 20-е годы были “Geistzentrale der Welt”[1531] (“центром мироздания”). История чешского авангарда связана с различными кофейнями в Праге (“Унионка”, “Деминка”, “Тумовка”, “Главовка”, “Бельведерка”), но в основном с “Националем” и “Славией”[1532]. Потертые стулья Тонета, хромые диваны с черной клеенчатой растрескавшейся обивкой, столики с мраморными столешницами, полки с газетами на стенах – легендарные атрибуты бесконечных посиделок и оживленных дискуссий. Весна 1923 г.: в кафе, кабаках, ночных задымленных норах, во время ночных прогулок поэты, художники, актеры, сотрудники “Деветсила” создают “поэзию для всех чувств”, поэтизм. “Атмосфера чуда, которую повезет пережить только раз в жизни”[1533]. Первый манифест поэтистов – “Poetismus” под авторством Карела Тейге – вышел в 1924 г., и в том же году был опубликован сборник Незвала “Пантомима”, в котором были представлены различные жанры (циклы маленьких стихотворений, “Удивительный кудесник”, либретто пантомимы, балет, “фотогеническая поэма”, эссе о поэтическом мастерстве, каллиграммы и запутанные игры слов), являвший собой отличный пример той новой тенденции в литературе[1534].

Карнавальные педанты, цирковые наездники на акробатических канатах, пиротехники со сверкающими фейерверками, поэтисты продвигали искусство прыжка и бурлящего веселья, искусство, построенное на клоунаде, эксцентричности, которое своей постоянной сменой аналогий и перевоплощений отражало бы бешеный ритм и невероятную скорость, “нервозное состояние двадцатого века”[1535]. Каждый поэтист становится учеником Чаплина и братьев Фрателлини, скоморохом (шутом, акробатом), искусно жонглирующим метафорами, профессионалом жанра гэг и словесных перепалок. Множество подобных образов таится в глубинах поэзии Незвала, подобно животным или различным предметам в карманах и в специальных отворотах в одежде фокусника, которую Гарольд Ллойд по ошибке надевает в фильме “Безумие кино”[1536]. И им совершенно не важно, маскировочные ли наряды, безграничная любовь к шутовским переворачиваниям, цвета пудры и муки или свобода импровизаций сближают поэзию Сейферта, Незвала, Библа с косметикой, с розовыми миндальными печеньями, со светящимися лампочками: задача – разбить фетиши, сломать традицию и спесивость прежнего искусства, создав бесшабашное контрискусство, пусть и зараженное китчем.

Карел Тейге, неутомимый Барнум приспешников “Деветсила” и главный зачинщик, в своем манифесте, громогласном, как все манифесты всех “измов”, говорит о “лирико-пластичной эмоции перед спектаклем современного мира”, “страсти к современности”, “умноженной, полной оптимизма, вере в то, что жизнь прекрасна”[1537]. Созданное им течение, этот поток веселья, получает название “поэтизм”, потому что поэзия имеет превосходство над всеми другими искусствами, включая те, что окружают поэзию: кино, авиацию, радио, спорт, мюзик-холлы, цирк, танец. “Парусники тоже современная поэзия, инструменты радости”[1538].

Глава 109