– А уж если та женщина северянка, то и без фатаморов тут не обошлось, помяните моё слово, – данное предположение она высказала, понизив голос и боязливо глянув в сторону окошка, словно боялась, что какой-нибудь фатамор притаился прямо под дверью дилижанса и, услышав нелестное поминание своего народа, ворвётся в купе, сердито грозя пальцем и восклицая: «Ага-а-а!..»
Как ни абсурдна была картина фатаморьего вторжения, нарисованная скучающей фантазией, Альма невольно передёрнула плечами, ей вдруг сделалось зябко.
Фатаморов привыкли бояться. Причём даже в тех краях, где перестали верить в магию: парадоксальным образом можно бояться и того, во что не шибко-то веришь. Или во что отчаянно стараешься не верить. Потому что верить – страшно.
Не то чтобы они были беспросветно злы. Нет, согласно некоторым сказкам, порой фатаморы могли одарить или помочь. Но не по доброте душевной – у них не было ни доброты, ни души. Они были непредсказуемы, как стихия: вода может утолить жажду, а может утопить жаждущего; огонь может согреть, а может сжечь…
Кто-то сравнивал фатаморов с дикими зверьми, которые убивают не со зла, а просто потому, что такова их природа. Никто ведь не ждёт дружеской беседы за чашечкой чая от волка. Или от лося.
Кто-то считал фатаморов отражением людей в кривом зеркале. Воплощённым искажением.
Впрочем, однажды на страницах «Вестника Волшебства» появилось присланное читателем эссе, уверявшее, что фатаморы не ниже людей, а напротив, во всём их превосходят, потому и столь искусны в магии. Кажется, автор даже образно назвал магию их матерью, а род людской – отцом, но этого Альма уже не помнила наверняка: эссе было одним из тысяч текстов, пролистываемых ею в поисках магических инструкций, и подробности забылись. Оно и внимание-то привлекло в основном из-за экзальтированного слога автора и из-за ядовитых комментариев господина Рондо, который, похоже, поспособствовал публикации эссе лишь затем, чтобы всласть над ним поглумиться.
Так или иначе, навряд ли единственное эссе-фантазию можно было счесть достаточным основанием для оправдания фатаморов. Общее мнение было мрачно и непреклонно: в лучшем случае с фатаморами можно жить по соседству, не соприкасаясь и не замечая друг друга, как бы в разных плоскостях, – но даже подобный нейтралитет не гарантирует безопасности. Фатаморов нельзя разгадать, нельзя приручить, нельзя очеловечить. Во имя собственного благополучия – а то и жизни – им никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя доверять.
– Ну, ну, будет тебе, это уж совсем… – возразила госпожа Пулла, но как-то неуверенно и тоже понизив голос.
– А что если она сама?! – выпуклые глаза госпожи Кроф расширились ещё сильнее то ли от озарения, то ли от испуга из-за столь дерзостного предположения.
Госпожа Пулла лишь покачала головой, и тогда беспокойная госпожа Кроф в свою очередь обратилась к Альме за поддержкой:
– Вы сами рассказали нам о всяческих подозрительных вещах, впоследствии оказавшихся связанными с этой женщиной. Как по-вашему, могло быть так, что она из… что она… фатамор? – последнее слово госпожа Кроф не произнесла в полный голос, а едва слышно выдохнула.
– Но госпожа Грюнсамлехт ведь сообщила нам, что разбираться в растениях её обучила няня. Не вижу причин не верить ей – по крайней мере, в этом признании, поскольку она не извлекла из него никакой пользы, – Альма попыталась воззвать к здравомыслию соседки. И заодно положить конец беседе, от которой становилось всё более не по себе.
– Тогда её няня могла быть фатамором! – упорство было сильнее страха, и госпожа Кроф не замедлила измыслить новую версию.
Брови Альмы приподнялись в изумлении, да и госпожа Пулла недоверчиво охнула. Всем известно, что фатаморы не умеют заботиться даже о собственных отпрысках – потому и подкидывают их людям. Чтобы какой-нибудь фатамор добровольно и добросовестно взял на себя заботу о человеческом ребёнке… Немыслимо!
Словом, всё время до первой за день остановки оказалось посвящено пересудам о злоумышленниках, о фатаморах, о злоумышленниках-фатаморах и о магии в целом.
Не единожды Альме выпадал шанс блеснуть познаниями, почерпнутыми из трудов отца или из «Вестника Волшебства». Но каждый раз она его упускала. Не из неуклюжести, а из осмотрительности: обсуждать магию с госпожой Кроф и госпожой Пуллой ей казалось как-то… неправильно? Или бессмысленно.
Пожалуй, она не отказалась бы перекинуться парой слов на данную тему с госпожой Грюнсамлехт – но по целому ряду причин это было уже никак не возможно.
Так или иначе, благодаря чете Грюнсамлехтов – или по вине оной – Альма впервые столкнулась с незнакомым для себя чародейством. И это столкновение ей не понравилось. Она очень надеялась, что в клубе магов «Абельвиро» всё будет совсем-совсем иначе.
Когда представилась возможность покинуть купе, стало ясно, что Альма ошиблась: один пассажир на империале всё же был. Блестящими глазами-бусинками оттуда глядела сорока.
– Кыш, кыш! – испуг опередил рассудительность, и Альма замахала на птицу руками.