Магический Марксизм. Субверсивная Политика и воображение

Точно так же, как полковник Аурелиано Буэндиа всегда придумывал новые формы перманентной субверсии, лежа в своем гамаке в Макондо, представителям теплого течения в марксизме нужно делать это, лежа в своих гамаках (напомню, заключенные Stalag Luft III спали в гамаках, поскольку их кровати использовались как подпорки в туннелях, рывшихся для побега). Теплому течению в марксизме нужно приложить все усилия, чтобы обеспечить не только постоянную, но и позитивную субверсивность. Позитивная субверсия не есть некая диалектическая теория признания (à la Гегель), но онтология действия, действия наряду с критикой, автономии наряду с сопротивлением – порядок перечисления здесь важен. Как таковая субверсия становится перманентным условием действия. Она не является ни универсальной сущностью человека, ни сущностью, которая ведет человека; скорее, субверсия есть условие человеческого бытия в его поиске свободы, в его борьбе за самоутверждение, за «самораскрытие»: это условие, определяемое контекстуализированным действием, а не генерализированным отказом. Это условие, которое неким имплицитным образом является оптимистическим, ибо оно гласит, что люди могут действовать, что люди всегда вынуждены действовать, что в действии всегда есть надежда и что надежда всегда превалирует в любом акте субверсии.

Субверсия составляет мораль и действия и вовлеченности, политической вовлеченности. Кроме того, в значительной степени она прежде всего есть следствие индивидуальной субъективности, субъективности того или той, кто восстал. Но субверсия одновременно является актом интерсубъективности: действуя, вовлекаясь в мир посредством субверсии, люди и постигают себя и открывают других. А обнаружение других делает возможным преобразование субверсивной интенции в субверсивные действия и, что еще более важно, в субверсивные ситуации, ситуации, в которых действие есть нечто творческое, а не простая деструктивность, и, симметричным образом, воинствующий оптимизм не есть легкомыслие. В субверсивных ситуациях люди могут обрести коллективную чувственность и выработать понятие совместного, обнаружить, что они имеют общего и как могут превратить себя в магическую субверсивную силу.

Субверсивные действия магического марксизма являются, вне всякого сомнения, прогрессивными, а не реакционными действиями. Я говорю об этом потому, что Дэвид Харви не так давно критиковал разработанный в новой книге Хардта и Негри «Общее» концепт «жакерии», и его критика повлекла за собой новые комментарии. Согласно Хардту и Негри, жакерии были великими актами возмущения и субверсии, случившимися в Европе в XVI–XIX веках: массовые крестьянские мятежи и восстания рабочих, сопровождавшиеся беспорядками в городах и голодными бунтами. Хардт и Негри сравнивают эти события народной политической истории со своим описанием постмодернистского мира Империи и альтерглобализма[144]. Харви, однако, недоумевает: что, собственно, позволяет считать эти жакерии принадлежащими истории левой политики? «Являются ли все те стенающие правые, – спрашивает он, – кто яростно противодействует реформе здравоохранения в Соединенных Штатах, своеобразным примером чего-то вроде жакерии? Ведь они очевидно выворачиваются наизнанку, выражая беспредельную ярость против попытки капиталистического государства внедрить новые формы биополитики в принадлежащей ему части мира»[145]. Вопрос Харви справедлив, но возможный ответ будет таким: да, беснующиеся правые политики, яростно выступающие против существующей политической системы, действительно являются представителями жакерии, на самом деле совершают акт перманентной субверсии. К сожалению, не всегда просто разграничить форму политического восстания и сущность революционных действий, причем непросто как в левой, так и в правой политике. А различаются они, конечно, по своему содержанию, по той повестке, которую предлагают, по целям и результатам, к которым стремятся.

Марксизм не имеет исключительных семантических прав на понятие субверсии. Левая субверсия должна на деле и организационно противостоять правой точно так же, как рабочий и капиталист противостоят друг другу в «Капитале» Маркса, и чье право, чья цель субверсии победит – «решает сила». Харви, кажется, полагает, что марксистская субверсия должна формально отличаться от правой, вроде того, как некоторые марксисты когда-то полагали, что «коммунистическая наука» в чем-то отлична от буржуазной науки. Однако различие заключается не в науке как таковой, а в ее приложении, в ее целях, в управлении ей. Так же обстоят дела и с субверсией. Хотя нельзя не отметить, что в течение истории субверсивная ярость правых нередко превосходила таковую левых: последние часто стыдились проявлять гнев, стыдились действовать в ярости, боясь потревожить чьи-нибудь чувства. Левые зачастую предпочитают не проявлять своих действительных эмоций, поскольку это кажется не согласующимся с их теорией.