Магический Театр. Методология становления души

«Дурак» — это уже здесь что-то вроде звания или статуса, и, кстати Емеля здесь не назвался — «я мол дурак», он сразу стал в корень смотреть. Дубинка как сила трансформации личин, которые, в свою очередь, создаются для общественного — иерархического употребления, и здесь помогла преодолеть теперь уже давление силы общества в лице офицера. То есть, Емеля доказал свою самостоятельность и независимость от мнения общества, независимость от общественного мышления. Показал царю свою самость, — то, что его стоит учить дальше.

Царь удивился, что его офицер не мог справиться с Емелей, и посылает самого набольшего вельможу: — «Привези ко мне во дворец дурака Емелю, а то голову с плеч сниму». Накупил набольший вельможа изюму, черносливу, пряников, приехал в ту деревню, вошел в ту избу и стал спрашивать у невесток, что любит Емеля.

— «Наш Емеля любит, когда его ласково попросят да красный кафтан посулят, — тогда он все сделает, что ни попросишь».

Царь, как властитель, сразу почувствовал преемника (так сразу сообщили фигуры — исполнители ролей), но порядок есть порядок — от простого к сложному и от малого к большому, потому офицер и был первым, — заметим, что без войска, то есть символом своеобразного посвящения.

Набольший вельможа означает силу уже совсем иного порядка. Это разум — распорядитель, который планирует и обдумывает действия, организует события, осмысливает и понимает причины и следствия и способен в них разобраться. Для него важен результат, а не способ, и имеется большое разнообразие путей достижения цели.

Набольший вельможа дал Емеле изюму, черносливу, пряников и говорит: — «Емеля, Емеля, что ты лежишь на печи? Поедем к царю». — «Мне и тут тепло»… — «Емеля, Емеля, у царя тебя будут хорошо кормить-поить, — пожалуйста, поедем.» — «А мне неохота»… — «Емеля, Емеля, царь тебе красный кафтан подарит, шапку и сапоги». Емеля подумал-подумал: — «Ну ладно, ступай ты вперед, а я за тобой вслед буду».

Набольший вельможа понимает, что силой не возьмёшь, и сулит еду, кафтан шапку и сапоги, то есть телесное и чувственное удовлетворение и удовлетворение тщеславия. Это привлекло Емелю по природной склонности людей к удовольствию и по причине своей новизны и неизведанности, и было очередной проверкой-испытанием. К тому же, Емеля хорошо понимал к чему дело идёт.

Уехал вельможа, а Емеля полежал еще и говорит: — «По щучьему веленью, по моему хотенью — ну-ка, печь, поезжай к царю»… Тут в избе углы затрещали, крыша зашаталась, стена вылетела, и печь сама пошла по улице, по дороге, прямо к царю.

Почему на печи, не на санях, например и не с избой уж вместе? Здесь сложное перемешивание смыслов получилось. Печь здесь выступает, как символ внутренней силы печища — внутреннего пространства, которое освоено, осознано, которому хозяином являешься. А почему не изба целиком? А потому, что на встречу с царём можно выйти с тем, чему сам царь. Изба же, в данном случае, есть не только внутреннее пространство, которое подвергается проверке, но и весь мир Емели, а ему на тот момент он хозяином ещё не был. Вот и решил ехать не печке и показать силу, потому что уже понимал и предчувствовал, что его ждёт. А ждёт его посвящение в царя.

Царь глядит в окно, дивится: — «Это что за чудо?» Набольший вельможа ему отвечает: — «А это Емеля на печи к тебе едет».

Царь хоть и царь, а тоже не готов к такому проявлению самости Емели, ему требуется осмыслить происходящее, что он и делает посредством разума — набольшего вельможи.

Вышел царь на крыльцо: — «Что-то, Емеля, на тебя много жалоб! Ты много народу подавил». — «А зачем они под сани лезли?»