Я осторожно выглянула наружу. В бассейн направлялся тренер Джонни Грина по йоге Андрей Шульгин. Он был одет в халат – такие белые махровые халаты находились, наверное, в каждой спальне на этой вилле. Но не узнать эту подтянутую тонкую фигуру и светлый стриженый затылок невозможно.
«Ну, все, приплыли, – пронеслось у меня в голове. – Убийца – русский. Очередной гвоздь в гроб нашей национальной репутации».
Я шла к бассейну и убеждала себя: да нет же, Андрей просто решил поплавать через пару часов после ужина. Имеет право. Он – спортсмен, а вода перед сном успокаивает и расслабляет.
Но нет. Когда я добралась до нужного помещения, Андрей уже был в воде. В той самой части бассейна, где находилась решетка. Почувствовав мой взгляд, он испуганно вздрогнул. А потом выскочил из воды и бросился ко мне. Я развернулась, чтобы удрать, однако было слишком поздно. Он сгреб меня в охапку, прыгнул в бассейн.
Воздух в моих легких закончился быстро. Я пыталась выскользнуть из цепких мускулистых лап, но Шульгин крепко держал мою голову под водой…
Глава 8
– А где бы вы были, если бы четырнадцатого декабря имели возможность находиться не в своем имении, а вот прямо тут, в Петербурге? – поинтересовался император Николай Павлович, пристально вглядываясь в лицо Пушкина.
Александр спокойно выдержал холодный взгляд серо-стальных глаз.
Совесть его была совершенно чиста. О том, что планируют «декабристы», он действительно ничего не знал. Сидящий безвылазно в Михайловском, чем он мог помочь тем, кто собирался на Сенатскую площадь? Да любое общение с опальным поэтом только бы привлекло к заговору ненужное внимание – а это менее всего входило в планы заговорщиков.
Но что было бы, если бы Александр действительно все знал?
А он любопытный человек, император. Умеет задавать вопросы, на которые при всей живости ума вот так с ходу найти ответ невозможно. А когда этот ответ все-таки находится, то озвучивать его боязно.
«Ну все, прощай, столица! Приветствую тебя вновь, моя унылая Псковщина», – пронеслось в голове Пушкина.
Тем не менее он твердо сказал:
– Ваше Величество, если бы я знал о планах мятежников, то был бы в их рядах. Я не одобряю ни их цели, ни их методы – но среди них много моих друзей. И изначально было понятно, к каким последствиям приведут их необдуманные действия. Однако же оставлять друзей в беде я считаю неприличествующим для людей чести, к коим отношу и себя…
Николай улыбнулся. Видно было по лицу, что ответ Пушкина пришелся ему по сердцу своей прямотой и откровенностью.
– Je vois que vous avez beaucoup de bonnes idées. Elles pourraient être très utiles dans l’éducation de la jeune génération[40], – промолвил Николай, усаживаясь за стол. Потом он сделал Пушкину знак, что тот тоже может присесть, и Александр опустился в кресло, стараясь скрестить ноги так, чтобы запылившийся низ брюк скрылся за гнутой ножкой.
Пушкин предполагал, что по приезде в Санкт-Петербург он успеет заехать к родителям и приведет себя в порядок перед встречей с императором. Однако в пути сломалась карета, и, чтобы не заставлять ждать Его Величество, пришлось отправляться во дворец прямо в пыльном дорожном платье.
– Я надеюсь, ваш образ мыслей переменился и вы не заставите меня жалеть о решении дать вам свободу, – продолжил Николай.
Александр счастливо улыбнулся. Неужто сбылось: можно ехать куда угодно, останавливаться и в Москве, и в Петербурге?! Как давно он был лишен всего этого!
Да что и говорить – он даже нормального паркета, которым выложены полы в Зимнем, сто лет не видывал, не говоря уже о танцах!
– Цензуры никакой для вас не будет, – пообещал государь. – Сам я буду вашим цензором. Вы согласны присылать мне все свои стихи и поэмы перед тем, как отдать их издателям?
– Для меня это большая честь. Буду рад и весьма польщен, – кивнул Пушкин, едва сдерживаясь, чтобы не заключить императора в объятия.
Он находился в каком-то странном состоянии, не очень отчетливо понимал то, что с ним происходит. Слова Николая звучали как в тумане. И Александр то радовался невероятной милости, ему оказанной, то вспоминал те пять виселиц, которых могло бы не быть по воле императора. Но мятежников казнили, причем некоторые срывались с петель, их вешали повторно…
В сознании вдруг возникло хорошенькое личико Маши Раевской, вышедшей замуж за Сергея Волконского. Не по любви был этот брак, но Маша решила, что долг ее – следовать за супругом; вслед за ней в Сибирь потянулись и другие…
Потом вдруг подумал Александр, какому невероятно огромному количеству друзей можно нанести визиты – и чуть не задохнулся от счастья. В висках сразу же застучали строчки: