Магия и пули

Не в силах дочитать газету, даже мирные страницы — о светских новостях, спорте, объявления, Федор оставил ее в пролетке и вышел к Финляндскому вокзалу с саквояжем.

— Знаешь, — оживился Друг, — здесь через Финляндию приехал один тип. У вокзала вскарабкался на броневик и речь толкнул. Мол, товарищи рабочие, долой буржуев, власть — Советам, и да здравствует диктатура пролетариата. С того и началось, а через двадцать лет случился приснопамятный тридцать седьмой. Хотя и до него хватило… Давай надеяться на лучшее.

Это пожелание немедленно и сбылось, только с точностью до наоборот. Привокзальные босяки вздумали ограбить прилично одетого господина. Загородили дорогу полукругом. Битюг, вставший напротив, нож достал. Двое — по бокам. Еще один, росточком поменьше обладателя ножа, занял позицию позади — он явно банду возглавлял. Скомандовал визгливо:

— Замер, господинчик! Саквояж и котлы[59] — все наземь. Доху с шапкой — тоже. Сам — тикай подальше от греха.

Федор оглянулся. Ни городового, ни кого-то из полиции нет в помине. Все шпионов ловят, шпаной заняться недосуг. Если вокзальный грабитель подойдет вплотную, ткнет пером — Зеркальный щит может не сработать. А тульский револьвер в Париже обретается, маркизу подарил. «Браунинг» стащили по пути в Россию, по глупости оставил в самолете. Кто-то из механиков прибрал…

Выросший в фабричной среде, Федор не боялся драк. Участвовал не раз. Силушкой не обижен, пару гопников раскидал бы голыми руками — сомнений нет. Но четверых — навряд ли.

— Федя! Представь, что башка уркагана, вооруженного ножом, — это как пепельница на столе у немца. Целься и стреляй! — раздалось в голове.

Ободренный советом, Федор сделал вбок шажок — громила с ножом оказался на одной линии с главарем, и вломил от души, выпростав к нему руки. Внутри словно вскипело, и этот кипяток хлынул прямо в низкий, давно не мытый лоб!

Голова налетчика откинулась назад так, будто по ней врезало лошадиным копытом. Падая навзничь, он выпустил нож и ударил главаря затылком по лицу. Оба рухнули на мостовую.

— Страх потеряли, собаки драные, на Осененного с ножом кидаться! — гаркнул Федор.

— Дык… эта… нема на вас значка… — пролепетал один из оставшихся на ногах.

— Так я еще и виноват?!

Грозный рык Федора улетел вдогонку улепетывающим. Дрянной, но длинный нож, поддетый носком ботинка, утонул в сугробе.

Больше до самого Сестрорецка приключений не случилось. В этом маленьком городке по пути из Питера в Выборг порядок поддерживался гораздо строже. Прямо на станции Федора остановил патруль. Жандармский унтер придирчиво изучил документы, а предписание прибыть в закрытый для посторонних город разве что не лизнул. И лишь затем смягчился.

— Так в заводоуправлении уже нема никого, милостивый государь. В гостиницу устроиться желаете?

— Какую посоветуешь?

— Жидовскую[60], коли не брезгуете. Тут недалече.

Унтер, почему-то не разобравший, что перед ним — князь, а к нему полагается обращаться «ваше сиятельство», показал обещанную гостиницу, скорей — трактир. Федор, тем не менее, устроился неплохо, договорился и об ужине, естественно, что не кошерном. Затем вышел прогуляться.

Довольно большой оружейный завод, еще в петровские времена заложенный, занимал изрядную часть перешейка между озером Разлив и Финским заливом. Природа, где ее не тронула человеческая рука, была чудо как хороша — стройные ели и сосны спускались к самой воде озера. Но что особенно бросилось в глаза — так это высокая антенна для радиотелеграфии в здании рядом с заводом. Выглядело это странно. Связь по радио налаживалась для кораблей и цивильных судов в Финском заливе, станции надлежало быть в Кронштадте. Сестрорецк вроде бы не имел морских сооружений.

Взяв это на заметку, Федор отправился отдыхать, а назавтра явился к генерал-майору Гедеонову Михаилу Даниловичу, начальствующему на заводе. Был тот немолод, лет за пятьдесят, и коротко острижен, подобно Федору. Усы с бородкой носил крохотные, не пытаясь уподобиться ветхозаветному старцу. В отличие от Кованько, Гедеонов был прекрасно осведомлен о личности новоприбывшего.

— Вы тот Юсупов-Кошкин, что помог нашим двум самородкам соорудить карабин под патрон «Арисака»? — огорошил с ходу.

— Боюсь, моя помощь несколько преувеличена, ваше превосходительство, — ответил Федор.

Повинуясь приглашающему жесту, он удобно устроился в кресле. Было невежливо отводить глаза от генерала, но взгляд помимо воли перебегал с его некрупной фигуры на стены, где красовались множественные образцы оружия. Неудивительно, что коллекция знатная — от гладкостволов петровских времен до первых нарезных ружей начала XIX века и, наконец, до знаменитой трехлинейки.

Хозяин кабинета заметил внимание новоприбывшего и буквально через несколько фраз поделился наболевшим.

— Знаете ли, ваше сиятельство, как трудно было в прошлом году принять бразды правления заводом. Им командовал великий Мосин, тот самый, давший трехлинейку. Затем — Дмитриев-Байцуров, Николай Григорьевич, тоже глыба, человек-легенда в российском оружейном промысле…