Магия и пули

— Не части, Мышкин! — хмыкнул атаман в черкеске. — Не торопися. Видишь — радость у казаков. Пока в вашем Петрограде только чешутся, мой орел уже по австрийским тылам прогулялся. Шороху навел! Брат его клюквой одарил — заметил, значит.

«Клюква» — бордовая лента ордена Святой Анны — была намотана на эфес шашки чернявого казака в лихо заломленной на самый затылок плоской шапке-кубанке. Наверное, гвоздем прибита, коль не падает, прикинул Федор. А братом казачий атаман именует самого императора, который ему в действительности четырех- или даже пятиюродный дядюшка.

В черкеске с серебряными глазырями, с горским кинжалом на поясе и казацкой шашкой, сей представитель Романовых смотрелся среди офицеров чужеродно, театрально. Обладатель «клюквы» и прочие участники торжества выглядели по сравнению с ним как степные волки рядом с пуделем. Тем не менее, Борис из сапог выпрыгивал, чтоб казаться здесь своим, кубанским.

— Ну-ка, гость столичный, покажи, сможешь ли с казаками вровень? — трое молодцов, появившись из-за спины Федора, держали шашки плашмя, и на каждой поблескивала чарка водки. — Выпей, Мышкин… Фамилия у тебя, право дело, не боевая… — кубанцы сдержанно гыгыкнули.

— Рукою брать нельзя! — ухмыльнулся князь Борис. — Не приведи боже, хоть каплю расплескаешь. Не примут казаки такого…

— Слушаюсь, Ваше Высочество, поклонился Федор. — Но показали б вы пехоте, как кубанец чарку принимает.

Атаман ухмыльнулся и исполнил просьбу, продемонстрировав, что уж в этом он не уступает прирожденному станичнику.

— Теперь ты! — потребовал, указав на чарки.

— Раз нельзя руками… — улыбнулся Федор.

— Мать честная! — вдруг воскликнул «клюквенный».

Чарка плавно, чуть подрагивая, всплыла над клинком и переместилась к подбородку Федора. Он склонился и накрыл ее открытым ртом. Резко запрокинул голову назад. Водка проскользнула в горло мягко, как кисель. Опустошенная чарка поплыла назад и заняла место на клинке.

— Будем пить вторую, или этого достаточно? — поинтересовался Федор.

В ответ кубанцы заревели от восторга. Один Борис скривился, правда, промолчал. Федор вспомнил: с даром у него неважно. Среди Романовых числится по категории: «третий сорт — не брак».

Кавалер ордена Святой Анны подошел ближе и представился:

— Командир 5-ой сотни 3-го Хоперского полка подъесаул Шкуро. О «Черной сотне» что-нибудь слыхали? Моя и есть. Пожалуйте к нам, господин капитан, Осененного не хватает. Соглашайтесь, лучшего жеребца дам!

— Тронут вашим предложением, подъесаул, и о «Черной сотне» знаю, — ответил Федор. — Для меня — это честь. Но к великому сожалению, верхом не езжу. А обузой быть не привык.

В отличие от великого князя, Шкуро носил черкеску с газырями поверх атласного бешмета и шашку, словно с ними и родился. Лицо лукавое, обветренное, глаз смотрит с прищуром, оценивая. И признание Федора в неумении скакать на лошади эту оценку понизило.

— Стало быть, не ослышался, — хмыкнул сотник. — Вам взаправду дорога в пластуны. Вот только как сделать их «летучими»? Они не скачут и не летают, а ползают. Оттого и название.

— Государь повелел — исполним, — улыбнулся Федор. — Коль нужно научить летать, полетят как милые. С криком: «За царя и Отечество!».

Шкуро, по праву героя дня взявший на себя инициативу, попросил Бориса:

— Отдай его хоперским, атаман! Как раз им пополнение прибыло. Четыре товарищества в пластунском батальоне ладим.

— Бери! — скривился атаман. — Но помни: с Осененными одни лишь неприятности.

Оформив документы, Федор вышел из здания штаба и увидел курившего у крыльца Шкуро.

— Нам по пути, — сказал тот, отшвырнув окурок. — Коль выторговал вас у Бори, то в полк и заведу. Меня Андрей Григорьевич зовут. А вас?

— Федор я, Иванович, — ответил «Мышкин». Изменив фамилию, в Генштабе имя-отчество ему оставили. Он протянул руку казаку. — Со мной техник-оружейник Степан.

— А комендантов грузовик для тебя… вам определили.

— Андрей Григорьевич! Я вижу у кубанцев «вы» и отчества, да и титулование не в чести. Называй меня просто Федор.

— Это дело. Слушай! У меня «Бенц» есть. С одного из первых рейдов у австрийца взял, хозяин да водитель не успели узнать, что мертвые уже. Садись ко мне, побалакаем. А грузовик пусть за нами катит.

С тем и отправились в Янов, местечко к западу от Львова. Верстах в трех-четырех от Янова начинались уже австрийские позиции.

Тарахтел мотор, стучали клапана. Федор до зуда в руках хотелось открыть двигатель да малость подрегулировать. Кубанцы, судя по всему, к технике не особо способны. Водитель в черкеске и шапке-кубанке выглядел скорее наездником, нежели умельцем, способным за полночи перебрать движок под открытым небом.

Андрей между тем разговорился. Видно, словоохотливость проистекала от выпитого, хоть пьяным он не выглядел. Наоборот — опрятным русским офицером.