Даже после того, как подозреваемые дали показания, предписывалось подвергнуть их пытке – чтобы обеспечить правдивость получаемых свидетельств или проверить, не утаил ли человек чего-нибудь – скажем, имен сообщников. В большинстве судебных отчетов просто указывается: «пытал всякими пытки», никаких деталей не приводится[430]
. Однако есть и такие, где с холодной точностью перечисляются подробности. Так, в 1644 году Васька, черкас из Ахтырки, был обвинен в краже просфор для колдовских целей. «И тот Васка пытан а на пытке было ему двадцать ударов и зжен огнем»[431]. Заподозренный в составлении заговоров монастырский служка Гарасимко Константинов был «пытан накрепко, подымай двожды, было ему 42 удара и голова острижена и вода на голову лита и огнем зжен накрепко»[432].Пытка была обычным явлением при расследовании дел о колдовстве. Так, в 1694 году белозерскому воеводе дали следующие наставления о том, как вести колдовской процесс:
А буде до кого дойдёт до пытки и их и пытать накрепко, чтоб однолично про то воровство и чародейство и злой умысл розыскать подлинно, а буде потому розыску чье воровство и чародейство и злой умысл явитца и тех людей заковав в кайдалы до их великого государева указы за крепкие караулы и приказать их держать с великими бережением чтоб они не ушли[433]
.Пытать могли любого, чье имя назвал подозреваемый, и даже изначальному жалобщику грозила опасность. Если обвиняемые отвергали обвинения либо в свою очередь жаловались на обвинителей, последние могли отправиться на дыбу.
…а с пытки они на себя ничего говорить не учнут, и против того пытать тех людей, которые привели. Да будет те люди, которые привели, с пытки повинятся, что тех приводных людей табаком они подкинули, и им за такое воровство, сверх пытки, чинити наказание, бити кнутом на козле, чтобы им и иным таким впред не повадно было так делать[434]
.Таким образом, и жалобщик, и обвиняемый могли подвергнуться пытке в ходе установления истины. Насколько же сильные чувства должны были стоять за обвинениями, если податель иска мог оказаться в пыточной камере! Жестокая, долгая, неоднократная пытка была ядром судебного процесса при совершении преступлений, считавшихся особенно отвратительными, и колдовство стояло в этом списке на одном из первых мест.
Призрак пытки постоянно витает над страницами нашего труда. Почти за всеми любопытными подробностями и душераздирающими историями, сохранившимися в делах о колдовстве, стоит причиненная кому-нибудь боль. Почти любое показание искажено наводящими вопросами – с их помощью у подсудимых, уже сломленных допросом с его простыми, но эффективными методами, вырывались нужные ответы. В этой главе рассматриваются проблемы, неизбежно возникающие в связи с пытками. В наши темные времена, когда пытки – казалось бы, давно отправленные на свалку истории – вернулись из небытия, эти вопросы звучат особенно настойчиво. Почему российские суды санкционировали применение пыток? Что думали следователи и судебные служащие об эффективности пыток и их роли как связующего звена между человеческим телом и истиной? Как они отличали законное насилие от незаконного? Почему колдовство считалось преступлением, требующим особо показательных пыток?
В своей книге «Дыба и кнут» Е. В. Анисимов раскрывает извращенную логику, стоявшую за применением пытки российскими судами в раннее Новое время: