Магия в сердце

Зефир посмотрел на неё, хмуря брови. Но его глаза не были остекленевшими, какими были у Дэша, когда они пересекали реку. Вместо этого он выглядел просто растерянным.

– Да, – медленно произнёс он и попытался отпихнуть сестру от себя, но Ларкин отказалась сдвинуться с места. – Ларкин, послушай…

– Нет, – отрезала она. – Это всё ложь, ты же знаешь.

Зефир покачал головой. Он поднял руки и обхватил её лицо ладонями.

– Послушай.

Ларкин поняла, что вовсе не околдован. Эта песня не зачаровала его так, как зачаровала Дэша на плоту, как зачаровала её саму на краткий миг, пока она не пришла в себя. Но сейчас его сознание было таким же ясным, как у неё.

Ларкин ослабила хватку на плечах Зефира, но лишь слегка, и сделала то, что он просил. Она прислушалась.

Голос болотницы был таким же пугающим, как вчера на плавучем рынке, странный напев проникал в тело, Ларкин чувствовала его в своих костях, в своей крови. Он был одновременно чарующим, прекрасным, ужасным и совершенно нечеловеческим. Но в то же время иным. Песня не давала ей невыполнимых обещаний, не шептала, что её магия под водой. Она не манила мерцающими пальцами, готовыми схватить её.

Вместо этого песня окутывала её, словно руки, заключающие в объятия. Как будто кто-то успокаивающе водил тёплой ладонью по её спине. Глаза защипало от слёз, которые свободно покатились по щекам девочки.

Ларкин отпустила брата, поспешно вытирая слёзы, но это не помогло – они продолжали свободно течь. Она подумала, что никогда так не плакала, даже когда умер её любимый кот, или когда она пыталась использовать магию снова и снова, но безуспешно, безуспешно, безуспешно… Она не плакала так, даже когда умер Озирис.

Ларкин плакала до боли в груди и горле. Она смутно осознавала, что тянется к Зефиру, к Корделии, к Дэшу, и чувствовала, как они обнимают её, как их собственные слёзы впитываются в её кожу.

К первой болотнице присоединились другие, появляясь в воде вокруг неё и напевая одну и ту же душераздирающую песню, их голоса сливались воедино, пока стало невозможно определить, где начинается один голос и заканчивается другой.

Это было ещё хуже, чем в прошлый раз, когда Ларкин слышала их пение. Тогда это была иллюзия – прекрасная, пугающая иллюзия, но всё равно иллюзия. Это не было реальностью. Сейчас всё было по-настоящему, и это было больно. Так невероятно больно, что Ларкин хотелось вырвать собственное сердце, лишь бы это заставило боль прекратиться. Но вот песня закончилась, болотницы умолкли, и Ларкин почувствовала, как глубоко внутри у неё что-то распрямляется. Она сделала несколько глубоких вдохов, наслаждаясь свободой в груди и понимая, что душила её отнюдь не песня болотниц, это было нечто большее, некое бремя, о котором она даже не подозревала и которое занимало место внутри неё, пока не исчезло.

Что-то, что жило в ней уже несколько недель.

«С тех пор, как умер Озирис», – шепнул голос в её сознании, и она знала, что это правда.

Рядом с ней всхлипнула Корделия.

– Что это было? – спросила она, вскочив на ноги и повернувшись к болотницам, словно готовая к драке.

Но болотницы не собирались с ней драться. Вместо этого они плавали в реке, их головы и плечи покачивались над поверхностью, а их не совсем человеческие глаза были устремлены на Корделию, Ларкина, Дэша и Зефира.

«Это не те болотницы, которых мы видели раньше», – подумала Ларкин. Но это были и не те, с которыми они были знакомы в детстве, когда каждая прогулка к реке знаменовалась смехом, брызгами и легкомысленными песнями. Ларкин не понимала, кто они такие, но знала, что они не желают зла ни ей, ни её друзьям.

Ещё две болотницы появились из зарослей мангровых деревьев, таща за собой плот, достаточно большой для четверых детей. В отличие от вывески, которую они накануне использовали для переправы через реку, это был настоящий плот, построенный из кипарисовых брёвен, связанных между собой верёвкой.

Ларкин переглянулась с остальными.

– Мы не поплывём на нём, – с недоверием в голосе заявила Корделия. – Это уловка.

Ларкин посмотрела на братьев, потом на плот, потом снова на Корделию.

– Я полагаю, это не так, – возразила она, пытаясь унять бешеное кружение мыслей в голове. Потом шагнула к воде, к болотнице, плавающей ближе всего к берегу.

– Ларкин! – воскликнула Корделия, пытаясь оттащить её назад, но Ларкин вырвалась из хватки подруги. Потом опустилась на колени рядом с болотницей, так что их лица оказались почти на одном уровне, и протянула руку.

Странные серебристые глаза болотницы посмотрели на девочку. Потом она потянулась навстречу Ларкин – пусть даже рука водяной девы была не совсем похожа на руку – и сжала её пальцы. Как только их ладони соприкоснулись, сознание Ларкин затопил звук сердцебиения, настолько громкий, что она не слышала больше ничего. Наверное, именно это испытала Корделия, когда прикоснулась к сердцевинному стволу, – биение сердца Топей. Ларкин чувствовала и дракодилов, и мангровые заросли, и жар-мошек – их сердца бились в том же ритме, что и её собственное. И в глубине, под поверхностью, как и говорила Корделия… таилась гниль.