Магистр

Винсент Ратленд, человек деятельный, любознательный, неутомимый экспериментатор и, как мы уже поняли из его истории, большой любитель попасться на пути какой-нибудь лавины, недаром занимался искусствами. Он довольно давно понял: лучшее, что есть в людях, – производимая ими красота. Совершенно не важно, каков каждый отдельный человек. Каков был Гомер: добр, мелочен, ласков с друзьями, склонен к возлияниям? Какая разница? Какая разница, кем и каким был автор фаюмского портрета юноши в золотом венке? Вы скажете, они наверняка были добры, мудры, трудолюбивы и воздержаны?

Да полноте. Ответ на пушкинский вопрос о гении и злодействе – да. И если человек букв обязан быть хотя бы умным, если не мудрым, то человек кисти не обязан даже этого. Автор «Юноши в золотом венке» вполне мог быть сварливым египетским ремесленником, торговавшимся за каждую меру зерна и бившим подмастерьев шпателем для растирки красок. Поэтому Ратленд, невысоко ставивший собственные душевные качества, не считал себя вправе использовать свой дар как инструмент для срезания сучков на древе мироздания. Надо было изучить ветви, из которых получались сучки. Посмотреть, нельзя ли исправить ковер истории, вытаскивая петли с изнанки.

К высоким исканиям добавлялись поиски мальчика по имени Питер – сына Агнес. Мы обошли этот момент стороной, потому что описывать тут почти нечего, но Винсент искал Питера с тем же упорством, с каким некогда искал его мать. Он чувствовал: дело нечисто, недаром ведь Пруденс напрочь забыла о мальчике. Недаром никто не узнавал Питера по портрету, который Ратленд в досаде набросал на листе бумаги лично, ведь другого способа разыскивать пяти-шести-семилетнего и так далее мальчика по имени Питер Корнуолл у него не было. Питеров Корнуоллов искомого возраста в мире не существовало как будто ни одного, хотя по отдельности такие имя и фамилия не были на острове Великая Британия редкостью. Никто не видел нигде кареглазого ребенка с каштановыми волосами, милым носом и удивленно приоткрытыми губами. Домой в городок Окем, к Агнес и ее матери, никакой ребенок не возвращался. Ратленд, умевший быть упорным, продолжал поиски в Европе. Тщетно.

Зато в процессе поисков названого брата Винсент Ратленд нашел демона – Демона с большой буквы.

* * *

На дворе стоял 1914 год. Война уже началась, первая война человечества, названная Мировой.

В годы, что прошли с того момента, когда мы кратко взглянули на Винсента Ратленда и его дела во время стычки с синьором Муссолини в Болонье, он продолжал свои перемещения и многое сделал. Призовем читателя взглянуть на разворачивавшийся в Европе конфликт свежим взглядом.

Чем были войны до Мировой? Двух-, в крайнем случае, трехсторонними и непременно локальными конфликтами (исключая генеральную репетицию – спровоцированную великим реформаторским расколом Тридцатилетнюю войну). Одна страна хотела кусок земли, принадлежащий другой, а лучше два куска (например, Эльзас и Лотарингию). Или же одна страна хотела сохранить в своих владениях некогда завоеванную территорию и планировала избавиться от живущего там населения, исповедующего какую-нибудь неправильную религию – особенно, если это такая неприятная территория, как Балканы. Или две страны не могли поделить жирную колонию. Или еще какой-нибудь стране делалось ясно, что нет ей жизни без выхода в Средиземное море через Босфор и Дарданеллы.

А теперь представьте, что все эти страны решили разделаться с указанными противоречиями кучно, не так, как если бы один джентльмен пошел стреляться на дуэли с другим джентльменом, а еще два джентльмена шли с первыми двумя рядом секундантами, в случае чего, постоять за честь друга. В августе четырнадцатого года джентльмены разных национальностей прыгнули на один ринг и с воодушевлением принялись бить друг другу морду кто как умел. Все думали победить решительным наступлением. Кое-кто колебался, не зная, на чьей стороне выступить. И если мы были свидетелями того, как Извольский, Николсон и закулисный Ратленд повернули Россию к Антанте, примите на веру: первоначальной своей «ориентации» в войне не знали ни Турция, ни Италия, ни Румыния. Поворот Италии к странам Антанты в 1915 году и через год Румынии к ним же произошли при непосредственном участии одного из трех фигурантов дела Извольского-Николсона, известного нашему читателю, но неизвестного широкой публике.

Знает ли читатель, что под ружье в воюющих странах встали более шестидесяти миллионов солдат? Осознает ли, что, несмотря на «роль личности в истории», бойню эту нельзя было остановить через ликвидацию кого-нибудь одного – скажем, Мустафы Кемаля Ататюрка, Рамона Пуанкаре или Франца Иосифа I? Понимает ли, что «плохой» прогерманский Ататюрк, будь он уничтожен в военном зародыше, не стал бы отцом нации, поднявшим Турцию к вершинам процветания и демократии?