Магнолии были свежи (СИ)

Мадаленна еще не знала, как понимать эти перемены. В отношении к ней родители оставались неизменно теплыми и любящими, они разыгрывали спектакль понимания и крепкого брака, но ей вовсе не хотелось их останавливать, ведь в конце концов, если в это поверить, все могло стать настоящим. Но Мадаленну слишком часто поворачивали лицом к правде. Пока она оставалась рядом с ними, то было последнее звено, связывающее их. Уедет она, и всему настанет конец. Совместным завтракам, когда отец читал вслух газету, а потом разглядывал вместе с Мадаленной комиксы, походам в театр, когда отец закрывал маме пуговицы на платье и что-то шептал на ухо, прогулкам в парке, когда он брал ее под руку, и они кормили белок. Всему этому должен был настать конец, и началом будет ее отъезд. Мадаленна вскрикнула — со злости она так хлопнула крышкой чемодана, что прищемила указательный палец, и тот сразу опух. Разумеется, она будет видеться с Эдвардом, но он станет ускользать от нее, она это чувствовала. Отец всегда спасался от всего ужаса окружающего его в своем собственном мире, и это же он передал своей дочери. С каждым разом его будет становиться все меньше, потому что единственное место, где он мог не существовать, а жить была его семья, а та теперь была разрушена. Эдвард уйдет в свои книги, в свои чертежи, а может и вовсе уедет в Египет или Мексику, письма перестанут так часто приходить, и она снова потеряет его, но не на десять лет, а навсегда. Воспаленное воображение будоражило Мадаленну, заставляло бросаться от стола к кровати, и она никак не могла успокоить свои мысли, скачущие бешеным галопом. Это были лишь последствия ее недосыпа — последние три дня она спала совсем мало и то — урывками, но сколько бы себя она в этом не уверяла, легче не становилось, и вещи падали из рук на пол. Мадаленна попыталась расчесаться, но гребень вывернулся из рук и больно ударил ее в висок, выдернув прядь волос. Ей надо было взять себя в руки, и, покосившись в сторону зеленого флакона с успокоительным, Мадаленна строго прикрикнула на себя и усадила на место. Однако стук в дверь разнес дрожь по всему телу, и она вскочила на ноги.

— Да!

— Мисс Стоунбрук, — в двери показалась фигура их новой горничной, которую наняли по завету Хильды. — Вас просят к телефону.

— Кто?

— Мистер Смитон.

— Хорошо, — она вытерла щеки платком и поправила на себе платье. — Попросите перевести звонок на мою линию.

— Да, мисс Стоунбрук.

Звонка мистера Смитона она ждала весь день. Вот, что ей было нужно больше всего — услышать знакомый голос и понять, что еще есть тот человек, которому она нужна, который будет заботиться о ней. Мадаленна заново расчесала волосы и перевязала волосы бантом. Ерунда, что мистер Смитон говорил, будто она сильная и не нуждается в нем так, как было раньше. Ей и не хотелось быть сильной, ей это надоело. Мадаленна желала чувствовать поддерживающую руку, желала понимать, что не одна в этом мире пытается выжить. У нее отняли дедушку, но мистера Смитона она отдавать не собиралась. Мадаленна знала, что старый садовник — единственная причина, по которой она тогда смогла не спалить старое поместье, он единственный, кто понимал ее, обнимал и говорил, что все обязательно будет хорошо, если она приложит достаточно количество сил и усилий. А потом, будто ей и этих даров не хватало, он щедрой рукой подкинул ей любовь, от которой Мадаленне заново захотелось улыбаться. Ее щеки порозовели, как было всегда, когда она вспоминала о мистере Гилберте и его лукавом взгляде. Она была обязана мистеру Смитону всем, и долг этот она собиралась возвращать по крупица, только чтобы подольше удержать около себя. Телефон зазвенел, лакированным корпусом подпрыгивая на месте, и она ринулась к трубке.

— Мистер Смитон! Я ждала вашего звонка.

— О, меня ждали? — послышалось на другом конце провода. — Приятно. Вообще, знаешь ли, приятно, когда тебя кто-то где-то ждет.

— Я всегда вас жду.

— Знаю, моя дорогая. — на фоне послышался шум воды, наверное, садовник собирался садиться пить чай. — Ну, как твои сборы? Собрала все нужное, или чемодан не закрывается от платьев?

— Чемодан не закрывается, тут вы угадали, но вещей — раз, два и все. Все дело в дурацком замке, папа так его и не починил, открывается каждую секунду.

— Ты что, взяла чемодан Эдварда? — в голосе мистера Смитона слышалось удивление. — Чудо мое, зачем тебе это развалюха? Взяла бы у Аньезы что-нибудь, у нее наверняка есть нечто подходящее.

— Я хочу этот, с ним папа ездил на раскопки в Египет.

— Да это старик — ровесник самих мумий, не удивлюсь, что твой папа отобрал его у какого-нибудь бедолаги, обмотанного в бинты. — Мадаленна сдавленно фыркнула и услышала, как мистер Смитон рассмеялся. — Вот что, я пошлю тебе хороший чемодан. Кожаный, с золотым замком…

— У папы тоже золотой замок на чемодане.

— Тебе не нравится мой чемоданчик? — возмутился мистер Смитон, и тон его голоса был таким забавным, что Мадаленна рассмеялась. — Смейся, смейся, но чемодан я тебе оставлю!

— Мистер Смитон, боюсь, у меня не будет времени забрать его завтра, я рано уезжаю к вокзалу.