Магус

— Так это она тебя, что ль, оживила? — не поверил Ярчук. Как-то трудно ему было представить, что Иринина дочка на такое способна.

— Кысым, — проронил, словно сплюнул, Кость. — Оживил меня Кысым, будь он трижды неладен! Ну и… помогли ему тоже… Неважно. Оживил — Кысым, но кабы не Галя, долго б я не протянул.

— Но зачем?!

— Я люблю его, — просто ответила она.

Кость лихорадочно блеснул глазами.

— Ну, нашему гостю, видать, трудно такое вообразить. А еще труднее — что я здесь остался не из склонности к людоедству. Как, верите, шановный?

— Верю, — отозвался Андрий. — Верю.

Он вспомнил, как однажды довелось повстречаться ему со странным поляком — своим тезкой, кстати, только того звали на польский лад, Анджеем. А занимался пан Анджей тем, что планомерно истреблял всяческую нечисть, которую только мог отыскать. Занимался он этим за деньги, на которые и жил. Издалека узнают друг друга не только рыбаки — тезки, несмотря на уже тогда бытовавшую вражду между козаками и ляхами, разговорились. И, среди прочего, пан Анджей вельми жаловался Ярчуку, мол, работать становится все сложнее и сложнее. Разные зловредные твари-людоеды повывелись, вымерли, чтоб их… — а те, с кем нынче приходится иметь дело, только на первый взгляд злодеи злодейские. В основном же это просто несчастные создания, по недомыслию своему попавшие в беду. На таких и рука-то не поднимается; а с другой стороны, если он в упыря превратился (пусть по недомыслию) и кровь людскую пьет, так что ж, его уже и не перевоспитаешь, не переделаешь, обратно в человека не превратишь…

Вот вам, шановный, дилемма серьезная — и как ее прикажете решать?

И это, смею вам доложить, тенденция, как говорят ученые мужи. А суть оной тенденции заключается в том, что с приходом на наши земли учения Христова количество существ нелюдского происхождения, то есть нелюдей, резко уменьшилось, зато почти вдвое возросло количество нежити. И, клянусь своими шляхетными предками, неизвестно еще, что хуже! Ибо с первыми все-таки, что ни говорите, бороться было не в пример легче.

Сейчас, сидя в полутемной хате Костя и Галины, Андрий уже знал почти всю их историю, знал, хотя сами они не сказали о ней и двух слов. Кость, конечно, был нежитем. Таковым его сделал, вынудив вернуться с полпути на шляху Господнему, некий Кысым. Судя по всему — татарин, причем имя-то у него наверняка заемное, потому что «кысым» у татар это «смерть». Ладно, это сейчас не имело значения. Важным было то, почему Кость так долго оставался «живым». Ответ, казалось, был один-единственный: Галя любила его настолько, что поделилась с ним своей витальностью долей жизненной силы, которой обладала. И теперь у них была одна доля на двоих — и ее, конечно же, не хватало. Отсюда Галина бледность, отсюда вялость движений.

Но оставалось совершенно непонятным, кто научил ее сделать то, что она сделала. Это раз. А два — зачем. Какая выгода в том научившему, в чем его интерес?

И почему им так долго позволяли жить в селе? Ведь наверняка знали, кем они стали, это одна Ирина из-за любви своей материнской, ослепляющей, до последнего времени ни о чем не подозревала.

— Кохайтэся, чорнобрыви, та нэ з упырямы, — мрачно пробормотал Андрий. — Ну, ее-то я понять могу. Все-таки — почему остался ты? Сам ведь почувствовал, что жить так — не галушкою в сметане кататься. И Галю что, совсем не жалко было?

— Дурак ты, шановный, хоть и знаешь много, — процедил Кость. — Думаешь, я по своей воле?.. Татары — те просто хотели узнать, где клады батьковы зарыты. Для того меня и подняли. А потом… Та, которая все так устроила, она, знаешь, посильней и Кысыма будет, на-амного сильней. Потому-то если чего-нибудь пожелает, добьется непременно. Велела жить, велела людей без надобности не пугать и не трогать. Просто жить, и все… Как будто я бы стал — трогать!.. Да ты хоть можешь себе представить, гость, каково это — мертвому среди живых! Есть вещи, над которыми разум не властен. Когда я нахожусь рядом с полнокровными, меня тянет прикоснуться к ним, взять у них хоть немного их доли, их жизненной силы, трясця ее матери!

— Такое нельзя долго скрывать. Почему тебя здесь терпели? И почему перестали терпеть теперь? Неужели старосте просто понадобились деньги?

Кость отмахнулся.

— Ему-то? Нет, шановный, не знаю, почему они вдруг решили избавиться от нас, но точно не из-за денег. А терпели, потому что Кысым пообещал деревню не трогать.

— Так он знаком со старостой?

— Он передавал ему через кого-то условия. К тому же сделал так, чтобы староста поверил — уж и не знаю, с помощью каких доказательств убедил старика. Мне все равно. В том числе — все равно, почему теперь для старосты эти доказательства ничего не значат. Я и тебе-то все рассказываю, потому что не хочу уходить вот так, молча…

— Уходить?

— Да, сегодня я уйду, освобожу ее и освобожусь сам. Помнишь, что сегодня за день?

Андрий постарался сообразить и хлопнул себя ладонью по лбу:

— Точно! «Дедова Суббота», перед Святым Дмитром!