Магус

Донесли старосте. Но зря — того уже взял в оборот Кысым, да так круто, как Кость и представить не мог. Точней, Костю казалось — что круто. Поэтому, когда он узнал о грядущем «испытании на ведьму», а вернее, просто о требовании старостою денег, — сильно удивился. Но и только. К тому времени к Костю уже явилась посланница то ли от Кысыма, то ли от той — мышь размером с доброго теленка. Мышь человечьим голосом сообщила, что в село вот-вот должен заявиться некий козак с очень необычными приметами — не спутаешь. И вот если Кость задержит его до той поры, пока не нагрянут татары, тогда госпожа Хозяйка («Все-таки от той», — догадался Кость) тебя отпустит, вместе с Галей. Если же нет — подумай о жене, раз уж не о себе. Кысым ошибок не прощает («Так значит, от Кысыма?!..»).

Сейчас, воспринимая мир совершенно иначе, чем прежде, обретя способность видеть сразу все вокруг, Кость тем не менее ощущал невыносимую боль в теле. И глядя на мрачную маску с черными щелями глаз, понимал: действительно, не прощает.

— Он ушел, — задумчиво повторил Кысым. — Разве тебе не велели задержать его?

— Его предупредили, — сказал Кость. — Волк. Говорящий волк.

— Значит, волк? Ну что же, тогда это меняет дело. Ступай.

— Ты обещал отпустить меня, Кысым.

— Я отпускаю тебя. Иди, — засмеялся тот.

В это время за спиной Кысыма властный старческий голос пролаял:

— Отпусти его. И покажи мне, где сундучок.

Видимо, начала их разговора старик не слышал.

Губы под маской чуть дрогнули, будто их обладатель хотел опять засмеяться, но передумал.

— Сам отпусти, — сказал он старику-татарину с невероятно изуродованным лицом. — А я пока съезжу за сундучком.

На лице старика проступило алчное нетерпение; он резко кивнул, потирая руки, слез со своего бакемана и спешно стал расстилать прямо на грязной улице шкуру, а на ней раскладывать то ли шаманские, то ли чаклунские принадлежности.

— Пожалуй, я передумал, — заявил вдруг Кысым, отъехавший к этому времени и от старика, и от Костя. — Я сам отпущу его. И тебя тоже.

С этими словами он разрядил два пистоля — один в старика, другой — в Костя.

Потом подскакал к упавшему ничком чародею и взмахом сабли снес ему голову. И только тогда пустил свою лошаденку в галоп.

Татары, слишком поздно смекнувшие, что к чему (а скорее, вообще ничего не понявшие и погнавшиеся за ним по привычке), конечно, не догнали беглеца. Спешно собрав награбленное, они ушли на юг и увели с собою пленных, оставив только обгорелые кости домов, остовы растерзанных людей, смрад, вонь — и Костя, который полз в своем изувеченном теле по улице и молил небеса о милосердии.

И волки да вороны, учуявшие легкую поживу, ждавшие, пока уйдут люди, принесли ему наконец долгожданный покой.

Глава девятая ГОСПОЖА ХОЗЯЙКА

Дым от люльки пеленой застит глаза.
Вот опять… опять о главном не сказал.
И прощанье — паутиной на лице.
Понимание — приходит лишь в конце.
Это — дар до дыр затертый, это — бред.
Это мир, в котором места мне уж нет.
Седина на сердце, пыль чужих судеб
да всего два слова: «никогда», «нигде».
Крикну, выпрыгну из собственной души:
«Слышишь, Господи!.. — послушай, не спеши.
Я все понял, я… я знаю, как теперь,
я все наново… ты слышишь?!.. я… Поверь!..»
Только эхо. Только ржание коня.
Только снова похоронят не меня.
И как проклятый, шепчу молитвы стих,
где всего два слова: «Господи, прости!..»

Он простит. Простит…
Прощу ли я себя?

Рана оказалась глубокой, кровь долго не желала останавливаться и все текла, хотя бы тоненькой струйкой, но текла, неугомонная. Ну, перевязали как-то, Андрий нашептал на рану; остановилась.

— Мы снова в Вырие, — полувопросительно молвил Степан. — Слушай, а что, это так легко — туда-сюда скакать?

— Легко только крысы плодятся, — отшутился Андрий. — Ты про Родники слыхал когда-нибудь?

— Да я и про Вырий-то не особо… — потупился вовкулак. — Мирон… помнишь, я тебе о нем рассказывал — кобзарь, который меня учил? — вот он иногда о таких вещах говорил, так я ж тогда был лопоухий и жизнерадостный, оно мне сто лет не нужно было. В одно ухо влетало, из другого выскакивало.

— Ладно, понял. Вот что — давайте-ка сперва отъедем подальше отсюда, а потом, если захочешь, я расскажу о Родниках.

— Дядьку Андрий, — тихонько позвал Мыколка, еще не совсем пришедший в себя после приключившегося. — А… а эти за нами сюда не проедут?