Магус

— Могу попроще, — сдался магус. — Представьте: наш мир — как картинка на зеркальной поверхности озера. Если погода спокойная, картинка видна хорошо и ничто не нарушает ее цельности. Так бывает в периоды стабильности, но едва в мире назревает крупная война или какое-нибудь другое значительное событие, способное затронуть всех и вся, картина начинает дрожать, меняться. Во времена, лишенные войн и смут, каждый способен с более-менее высокой степенью вероятности предсказать, что его ждет завтра, через месяц или даже через год. Но когда вокруг неспокойно — не знаешь, что случится с тобой и через час. Тогда мир, его развитие способно кардинальным образом поменяться — так вздрагивает и разрушается во время непогоды отражение на воде. Но даже в дни, казалось бы, спокойные, поверхность озера не бывает все время недвижной: на нее падает мелкий сор, по ней скользят водомерки, жуки-плавунцы; выныривают, чтобы глотнуть воздуха, лягушки. Точно так же даже в стабильные времена рождаются люди, которые по тем или иным причинам обладают властью изменять судьбы многих. Природа такой власти различна, но главное — мало кто из них может повлиять на судьбу всего мира самым кардинальным образом.

— Как Иисус?

— Да, Фантин, он сделал именно это. Если вернуться к моему сравнению, он очистил поверхность озера от мусора, который скапливался на ней тысячелетиями, и научил, как в дальнейшем поддерживать чистоту… впрочем, это очень неточное сравнение. Возвращаясь к тому, что способно разрушить картинку на поверхности озера или изменить ее… Кроме отдельных людей, бывают события (мы называем их чудесами), которые тоже могут повлиять на судьбу всего мира. Отчасти таковыми являются воскрешения, устраиваемые ресурджентами. Чудо — это всегда нечто невероятное, необъяснимое. Оно привносит в нашу картину мира элемент нестабильности — уже одним фактом своего свершения. И алоплащники, кроме прочего, очень чутки к степени самой вероятности того, что то или иное чудо может повлиять на окружающий мир. Они никогда не рискнут воскресить останки древнего святого — просто потому, что у них это может получиться, а последствия подобного воскрешения трудно предсказуемы и могут быть всеохватны, вызывать смуты в народе, панику…

— Значит, эти двое ресурджентов унюхали что-то такое на берегу?

— Не просто «что-то такое», а нечто очень мощное по своей природе. Потому что след, иначе говоря — возможные последствия, чувствуется до сих пор, спустя несколько дней после самого события. Как волны, расходящиеся по озеру от брошенного камня. Вот я и спрашиваю у Малимора: что же тогда произошло?

— Я не знаю, мессер, — просто сказал серван. — Я честно не знаю. Но она… она вернулась к детям.

— Что?!

— Она вернулась к детям, той же ночью.

— Как? Ты же сказал, что она умерла.

— Она умерла, мессер. И она мертва по сей день. Но она, мертвая, пришла домой, потому что… — серван закашлялся, как будто ему вдруг стало трудно говорить, — потому что ее ждали дети. Понимаете! Она знала, что некому будет о них позаботиться, что их нужно накормить, что, кроме нее, у них никого нет, — и она вернулась! — Малимор покачал головой. — На берегу ее след, но я не знаю, кто сделал это, кто воскресил ее.

Тут как раз вмешался Фантин и рассказал историю рыбака — как тот видел черта на корабле, а потом — чьи-то следы, и как возле его хижины кто-то бродил ночью.

— Ну, по поводу черта я могу объяснить, — улыбнулся Обэрто. — Это был клабаутерманн…

Он вкратце поведал им о том, что случилось сегодня в доке.

— Откуда вы о нем узнали?

Обэрто пожал плечами и принялся объяснять. Но делал он это, почти не думая о том, что говорит; мысли магуса были заняты другим.

По мере того как Обэрто и его спутники поднимались по улицам Нижнего Альяссо, становилось ясно, что Малимор ведет их в тот самый район, где находится «Стоптанный сапог». Еще спустя несколько кварталов Фантин догадался спросить у сервана, где именно живет эта женщина, о которой шла речь.

— В каморке, рядом с постоялым двором.

— Как называется двор?!

— Можешь не отвечать, — вмешался Обэрто. — Расскажи лучше, зачем ты воровал у хозяина молоко.

Он уже понял, почему по ночам в «Стоптанном сапоге» выли собаки. И еще… многое понял. А если его догадки по поводу молока верны…

— Ей же нужно чем-то кормить детей! — почти обиженно воскликнул Малимор.

— А покупать или красть где-нибудь подальше ты не догадался?

— Конечно, догадался, — с гордостью заявил он. — Разве потом у этого Ходяги хоть капелька молока пропала? Нет! Потому что… ну, в общем, я находил для нее молоко. Ох!.. — Он вдруг остановился и со всего размаху ударил себя ладонью по лбу: — Как я мог забыть! Сегодня утром я должен был принести новую порцию!

— Принесешь попозже, — успокоил Фантин. — Ничего же страшного не…

— Боюсь, ты ошибаешься, — тихо сказал Обэрто. — Малимор, ну же, чего ждешь?! Беги, постарайся убедить ее, чтобы подождала еще чуть-чуть!

— Куда бежать? Мы ведь уже пришли, мессер. Нам с черного хода, вон в калитку.

Они вошли в «Стоптанный сапог», когда солнце уже вовсю светило в небе.