Май без императора

Наш дом я разглядел издали. А подойдя поближе, увидел во дворе незнакомого мужчину — лет пятидесяти, худого и успевшего загореть до черноты (весна в этом году выдалась ранняя и жаркая), в рабочей рубахе и соломенной шляпе, которую он носил на крестьянский манер, полями вниз. Он сидел на деревянном чурбаке, смолил трубку и очищал от земли мотыгу.

Из дома тем временем вышла девушка с глиняным кувшином в руках. Девушка была красива. Длинные светлые волосы струились по плечам, на щеках играл нежный румянец, и в фигуре — тонкой, легкой, было столько девичьей прелести, что я невольно остановился. И почувствовал, как колючий иней сковал позвоночник — будто я снова очутился в ледяном русском лесу у Старой Смоленской дороги…

Они не обратили на меня внимания. Девушка подала мужчине кувшин, тот кивком поблагодарил и надолго припал к горлышку. Я решил про себя, что он только что закончил какую-то тяжелую работу. Вот он утолил жажду, вернул кувшин девушке, та подняла голову и случайно встретилась со мной взглядом.

Кувшин упал в пыль. Девушка, точно сомнамбула, переступила через него, сделала шажок, потом другой — и вдруг ринулась ко мне со всех ног, подобрав полы платья. С разбега уткнулась лицом в мой запыленный мундир, обвила тонкими руками и выдохнула:

— Батюшка…

…Мужчину звали Жаком Асси, а его жену — Жоржеттой. Они уехали в Невер, промыкались там несколько месяцев в поисках работы, чуть не умерли с голоду и вернулись назад, в Фуа — тут еще можно было прокормиться за счет натурального хозяйства. Их собственный дом был продан за долги, и они поселились здесь — с согласия Жанны, которая к тому времени осталась одна.

— Мы не знали, что вы вернетесь, месье, — сказал Жак, когда мы сели за стол — надо сказать, довольно скудный. Впрочем, я был уверен, что не из крохоборства: наоборот, меня принимали как самого дорогого гостя. Даже не гостя — как хозяина. — Вас не было почти четыре года.

— Надеюсь, вы не выставите нас за порог? — с тревогой спросила Жоржетта. — Пока вы были на войне, мы заботились о вашей дочери…

— Это так, — подтвердил ее супруг. — Без нас ей пришлось бы совсем туго. К тому же лихие люди бродят вокруг, а тут красивая девушка, одна, без защиты…

Я вопросительно посмотрел на Жанну. Она легонько коснулась моей руки и проговорила:

— Не прогоняй их, отец. Они и вправду были очень добры ко мне. С тех пор, как…

Она не закончила, но я все понял.

— Давно это случилось?

— В тот год, когда была война с русскими, — хмуро ответил Жак. — Она долго болела, ваша жена. Мы ухаживали за ней, как могли, но… Это была чахотка. Мы ничего не могли сделать.

— Где ее могила? — глухо спросил я.

Жак тяжело поднялся из-за стола.

— Здесь недалеко, возле церкви. Пойдемте, месье, я провожу…

Я прожил в Фуа до конца июня. Потом уехал, взяв Жанну с собой. Я уговаривал ее остаться дома — так мне казалось безопаснее. Однако девушка была непреклонна.

— Я уже не та маленькая девочка, которую ты когда-то оставил, — сказала она мне. — Матушки больше нет, и теперь меня здесь ничего не держит.

— Ты не понимаешь, о чем просишь, — тихо повторил я. — Ты говорила, будто эти люди — Жак и Жоржетта — были добры с тобой (действительно добры, подумалось мимоходом, могли ведь и выставить сиротку за порог, кто бы помешал?). А я… Кто я тебе? Даже не родной отец…

— Ты был моим отцом много лет, — твердо сказала она. — Если ты уедешь без меня — что ж, я пойду пешком за твоим дилижансом, только и всего.

И я не нашел сил ей возразить.

На остров мы попали благодаря капитану Дорнэ — тому самому, что сунул мне в руки флягу с вином возле переправы через Березину. Мы встретились с ним в порту, откуда уходил корабль с Бонапартом на борту. Дорнэ обрадовался мне, как старому знакомому, и заявил, что его превосходительству генералу Гурго срочно нужен слуга — взамен сбежавшего незадолго до отплытия на Святую Елену («Нынче не встретишь настоящую преданность, Жизак, не то что раньше…») Надо ли говорить, что я согласился. Это был шанс для меня. Уж не знаю, кто подарил его мне: Бог или его вечный оппонент…

За годы, проведенные на острове, Жанна сама будто превратилась в распустившуюся розу: прекрасное лицо с тонкими чертами, стройное тело, высокая грудь и изумительной красоты волосы цвета жженого меда, при одном взгляде на которые я живо вспоминал мою Франсуазу — наверное, именно от нее Жанне досталось такое богатство… Впрочем, я всегда ругал себя за подобные мысли: совсем спятил, старый маразматик, как может Жанне достаться что-либо от фактически чужой женщины…

Я видел, какими взглядами одаривали ее молодые офицеры, живущие в усадьбе. Особенно отличался этим Дорнэ, который, оказывается, служил ординарцем у генерала Гурго. Он частенько наведывался к нам в дом — с бутылкой хорошего вина для меня и букетом цветов для Жанны. Глупо, но в такие визиты я ощущал нечто вроде ревности — хотя, черт возьми, не имел на это ни малейшего права…