Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь

Не меньшую мудрость несут в себе также стихи Омара Хайяма, которые с удовольствием переводил Георгий Шенгели:

Живи хоть триста лет, а все же будь готов
Сей караван-сарай освободить без слов.
Будь падишахом ты, будь нищим – безразлично:
Обоим вам цена – одна, в конце концов.
Их вместе жарили. Сказала рыба: «Горе!
В арыке нет воды, изнемогу я вскоре!»
А утка ей в ответ: «Вот станем мы – кебаб,
Не все ль тогда равно: мир – марево иль море!..»

Одним из первых, кого начал переводить в своей молодости с французского языка Георгий Шенгели, был французский поэт Жозе Мария де Эредиа (1842–1905), участник группы «Парнас». В 1893 году он выпустил в свет свой единственный сборник «Трофеи», над которым работал тридцать лет – так велика была его требовательность к себе. В сборник входят 118 сонетов, объединенных в циклы, посвященные разным векам и странам, начиная от мифической античности, а также поэма «Завоеватели золота» об испанской колонизации Америки.

Переводить стихи Эредиа Шенгели начал еще во время своей учебы в керченской гимназии, где его вдохновил на это учитель Сергей Красник. А в 1920 году у него уже вышла книжечка «Избранные сонеты», в которую были включены сорок переведенных им сонетов Эредиа. Благодаря знакомству с ними Георгий пристрастился к написанию собственных сонетов, с которыми он не разлучался уже до конца своей жизни. Вот одно из первых стихотворений Жозе Марии, которые перевел с французского языка на русский Георгий Шенгели – оно называется «Похищение Андромеды»:

Взвился крылатый конь, стремит полет свой рьяный,
Клубит горячий пар из яростных ноздрей,
Неся любовников все выше, все быстрей
Сквозь голубую ночь и сквозь эфир звездяный.
Летят. Вот Африка легла на океаны,
Вот Азия, Ливан в тумане, точно змей,
Вот пена белая таинственных морей,
Где Гелла обрела на дне покой нежданный.
И ветр порывистый вздувает гриву, хвост
И крылья-парусы, что, мчась от звезд до звезд,
Несут обнявшихся, баюкая, лелея,
И дева, и герой, откинувшись лицом,
Глядят, как от Тельца лучась до Водолея,
Горят созвездья их во мраке голубом.

Благодаря своему раннему изучению французского языка Георгий Шенгели хорошо знал поэзию Шарля Пьера Бодлера – он прочитал его стихи уже в ранней юности, о чем есть косвенное упоминание в его «Автобиографии». Он писал, что «сам видел у бабушки патенты на чины, принадлежавшие ее отцу и напечатанные на пергаменте с огромными печатями. С некоторых патентов я смыл текст и употребил их на переплеты; помню: переплел Бодлера…».

Поэзия парнасцев не просто повлияла на Шенгели, но, в определенном смысле, сформировала его творчество и его поэтическую личность. Так, переводы сонетов Ж.-М. Эредиа, сделанные еще в 1916 году (в 1917-м он уже представляет Волошину рукопись своих переводов, а затем «шлифует» их, следуя советам старшего поэта), несомненно, послужили Шенгели хорошей школой мастерства, помогая его творческому взрослению. И Леконт де Лиль, и Теофиль Готье оказались важными для Шенгели именно как учителя поэтической формы, виртуозного владения ею.

У зрелого Шенгели мы находим родство с Бодлером на более глубинном уровне поэтики, оно реализуется как связь стилистической точности, «научности» мастерства и лирического воображения. Размышляя о соотношении «быта» и «искусства», Шенгели в стихотворении «Философия классицизма» 1937 года несколько раз повторяет, оттачивая, «формулу искусства» – «блеск, четкость, уют, воздух», «рисунок, цвет, форма», «прекрасная суть», «единство, установка, существо», «идея, воплощенная зримо» – и, наконец: «Правда, / Все это есть у классиков: трехмерность, / Объемность, расчлененность, свет, и воздух, / И краска, и – та доминанта жизни, / Что в основном стремится вверх и вверх…»