Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь

В марте 1940 года Шенгели читал в Союзе писателей отрывки переводов поэм Байрона, услышать которые пришло много писателей, среди которых, похоже, был и Корней Иванович Чуковский. В 1941 году, перед самым началом Отечественной войны, у него вышла переизданная Гослитом, исправленная, дополненная и уже однажды им выпускавшаяся книга под заглавием «Высокое искусство», в которой он упоминал о представителе «зловредной теории буквализма», которого Георгий Аркадьевич Шенгели безоговорочно принял на свой личный счет. К тому же и дочь Корнея Ивановича – Лидия Корнеевна – писала в то время, что «и на практике, и в теории перевода Шенгели был приверженцем буквализма, то есть точной передачи смысла каждой отдельной строчки, что мешало ему передавать иную точность: поэтическое очарование подлинника».

Устав сносить эти беспочвенные и ничем не оправданные уколы и атаки, Шенгели, помимо собственной воли, написал в ответ довольно едкую эпиграмму на Чуковского, которую, впрочем, выпускать «в люди» он все-таки не решился. Хотя эта эпиграмма, надо признать, может быть, и стоила того, чтобы быть обнародованной:

Едва взойдет звезда, тотчас на горизонт
Он вылупит критические бельма;
Бальмонта он назвал «Шельмонт»;
Простим ему: ведь сам он только шельма.

Но страна тогда сначала погрузилась в захлестнувшую всех тяжелую войну, потом рвала жилы для восстановления разрушенного бомбежками хозяйства, и книга Корнея Ивановича проскользнула в те дни без следа мимо внимания рецензентов и критиков, а иначе бы Шенгели вынужден был отбиваться от них не в 1950-е годы, а намного раньше.

9 сентября 1944 года в процессе подготовки выпуска переводов избранных произведений Махтумкули, в который намеревался войти со своими переводами его бывший ученик Марк Тарловский, Георгий Шенгели передал заведующей редакцией литератур народов СССР «Гослитиздата» Александре Рябининой свое требование, в котором говорилось: «Махтума я дам лишь при том условии, что книжка будет целиком моею. У Вольпин всего два или три перевода, напечатанных здесь в журнале, а Марк свою халтуру издавал дважды, хватит, – и я не намерен на своих плечах его вывозить».

В 1946 году ученик выступил против своего учителя, когда на того напали «коллеги», укоряя его в «неточностях» и, стало быть, в неуважении к поэтической классике нашего «братского народа». Тарловский в этой сваре тоже принимал активное участие, так как он получил свою переводческую работу именно… от Георгия Шенгели. (Скорее всего, он просто примкнул к большинству громивших учителя, испугавшись за себя самого, уже не раз жестоко битого. Отречения учеников от своих учителей случались и раньше, так что можно сказать, что это дело – традиционное.)

Сборник переводов Махтумкули был издан в 1948 году, и в него были включены переводы Шенгели, Тарковского и Тарловского. При этом Тарловский остался крайне недовольным таким решением и взял «добровольно на себя довольно кропотливый труд по разоблачению негодности примененных Г. Шенгели литературных средств» и подготовил статью с очень подробной критикой его переводов, которые «почти во всем производят впечатление дилетантских». Он назвал ее «О формальных и связанных с ними [философских и художественных] общих недостатках работы Георгия Шенгели по переводу стихов Махтумкули. Опыт анализа с целью защиты определенных позиций», и говорил: «Я считаю, что при подготовке к печати переводов из Махтумкули пора перестать оказывать предпочтение переводам Г. Шенгели перед моими».

Таковым было требование Марка Тарловского, которое неизвестно чем бы могло завершиться, если бы 17 июля 1952 года конфликт между бывшими друзьями не исчерпался ввиду того, что Марк неожиданно умер от гипертонического криза. «Упал средь бела дня на улице Горького, – как написал о том Вадим Перельмутер, – у витрины Елисеевского магазина, сбитый с ног, выбитый из сознания гипертоническим кризом. Не доходя ста метров до памятника Пушкину. Он умирал под ногами прохожих, которые спешили по своим делам и отворачивались от лежащего, думали – пьян. Когда кто-то догадался вызвать “скорую”, было уже поздно. По пути в больницу Тарловского не стало».

А через десять месяцев умерла и его жена Екатерина Александровна, она же – Лада Руст, в молодости печатавшая свои стихи и переводы.