Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь

Иван Александрович Кашкин – сын военного инженера Александра Дмитриевича Кашкина, в 1917 году поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Через год оставил университет и ушел в Красную Армию, где служил в тяжелой артиллерии и преподавал в военных школах. В 1921 году из-за болезни он вернулся из армии. Учился в ВЛХИ (но не окончил), одновременно преподавая там английский язык. В 1924 году закончил Высшие педагогические курсы иностранных языков Главпрофобра и литературно-лингвистическое отделение педагогического факультета 2-го МГУ.

После университета Кашкин поступил в аспирантуру при Государственной академии художественных наук, где с 1926 по 1929 год занимался темой «Североамериканская литература социального протеста в конце XIX и начале XX в.». Однако структура этой академии менялась, вместе с ней менялись и научные руководители Кашкина, и защита диссертации тогда так и не состоялась.

Одновременно Кашкин преподавал английский язык и художественный перевод на организованных при библиотеке иностранной литературы Высших курсах иностранных языков. Когда на базе этих курсов сформировался Московский институт новых языков (ныне Московский государственный лингвистический университет им. Мориса Тореза), Кашкин руководил в нем английским отделением кафедры художественного перевода (1930–1933 гг.; с 1932 г. – доцент).

Тогда-то и начал вокруг него складываться кружок переводчиков (вернее даже сказать, переводчиц) с английского языка, состоящий главным образом из его учениц. В 1927–1928 гг. Кашкин – член бюро и квалификационной комиссии Московской ассоциации переводчиков, в 1929–1932 гг. – член квалификационной комиссии и руководитель кружков по сектору подготовки кадров в секции переводчиков Федерации объединений советских писателей; с 1932 года – член секции переводчиков Оргкомитета Союза советских писателей, затем член самого Союза советских писателей.

За литературно-педагогическую работу в Союзе писателей Кашкин в январе 1939 года был награжден орденом «Знак Почета».

К 1950-м годам – времени создания теории реалистического перевода – Кашкин уже кандидат филологических наук (он защитил диссертацию по творчеству Хемингуэя) и председатель секции переводчиков Союза писателей.

Кашкин – прекрасный переводчик в практике – придерживался в теории несколько странного взгляда, считая, что переводчик должен переводить не текст подлинника, а ту действительность, которая отражается в этом тексте (это называлось «реалистический перевод»).

А между тем параллельно со скандалом вокруг Тарловского, 3 апреля 1949 года ашхабадская газета «Туркменская искра» напечатала статью Александра Аборского «Космополитические бредни профессора Шенгели», в которой он клеймил Георгия за его предисловия к «Систру» и «Юсупу и Ахмету», которые были изданы пять лет назад, а также за еще более давний очерк «Преодоление пустыни», что заставляет думать о какой-то личной обиде, толкнувшей его на эту враждебную статью. Потому что других мотивов для атак на Шенгели не было, его отношение к Турмении и туркменским поэтам было стопроцентно дружеским. Тогда как со стороны Аборского оно почему-то начало носить негативный характер. «Бросается в глаза, – писал он, – что в его писаниях, как правило, предпочтение отдается иностранному. Если он и обращается к русской литературе, то только для того, чтобы умалить значение, опошлить лучших ее представителей. Будучи в Ашхабаде, Шенгели не раз выступал со злобными выпадами против выдающихся русских классиков, в публичных речах “уничтожая” Некрасова, Льва Толстого, Маяковского и выдвигая «на первые места» такие имена, как… Ахматову. Шенгели издевательски, с пренебрежением колонизатора говорит о туркменском народе».

Хотя туркменскую классику Шенгели переводил в высшей степени тщательно и с большим увлечением, о чем он писал в своем предисловии к «Юсупу и Ахмету». Туркменская поэзия была ничуть не слабее и не хуже, чем русская, и он это признавал, хотя они, бесспорно, и отличались одна от другой своими системами метафор. А что касается «уничтожения» Некрасова, о котором говорил Аборский, то он, видимо, просто недослышал строчку из одного стихотворения Шенгели, в котором говорится: «небо, как будто Некрасов, слезливо и тускло». Ну, а о его отношениях с Маяковским в этой книге было уже написано достаточно.

О том же, что произошло в начале 1950-х годов, описал в своей книге «Поверженные буквалисты» литературовед Андрей Геннадьевич Азов. «В борьбе с Георгием Шенгели, – писал он, – использовался его перевод романа в стихах Байрона “Дон Жуан” – перевод, по словам критики, антиреалистический, формалистический и буквалистический. Борьба эта началась на рубеже 1940-х и 1950-х годов, и самым ярким, завершающим ее этапом стало появление в “Новом мире” статей И. А. Кашкина “Удачи, полуудачи и неудачи” и “Традиция и эпигонство” (1952 г.).