Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь

Читая эту крайне ожесточенную и даже откровенно озлобленную статью Валентина Катаева, нельзя не чувствовать, что ее написанием движет какое-то предельно недружественное отношение к Шенгели. Похоже, что он в этой работе явно мстит ему за какую-то скрытую от нас свою обиду на него, возможно – за рецензию Шенгели на рассказ Катаева «Золотое перо», напечатанный им 2 октября 1921 года в харьковской газете «Коммунист». Оказывается, 5 октября 1921 года Георгий Шенгели достаточно полемически выступил в однодневной газете харьковского УкРОСТА «Новый мир» со статьей «Почему?», которая критически затронула упомянутый рассказ Валентина Катаева «Золотое перо».

А еще раньше Катаев довольно едко (а по-другому он, похоже, и не мог) отозвался о вышедшей в 1921 году книге стихов Георгия Шенгели «Изразец», обронив, если я не ошибаюсь, что-то вроде каламбура:

Я глупостей не чтец
Таких, как – «Изразец».

Сам он человек был без преувеличения очень талантливый, его проза сразу же запоминалась читателям своей яркой оригинальностью. Как и в ранних вещах Катаева (довоенного и военного периода), его произведения – это подлинное буйство красок или, как сказал о катаевской прозе Георгий Шенгели – «нарзанная ванна». Поэтому даже в проходных вещах Катаева появляются яркие, сочные образы, живые, неожиданные метафоры. Жаль только, что сам Валентин Петрович был в творческом плане крайне эгоистичным и ревновал своих коллег к их талантам; но хорошо, что все-таки хоть после их смерти он не боялся оценивать их наследие по его истинному достоинству. Вот и об ушедшем от нас Георгии Шенгели он сказал: «Мы его недооценивали». За это он заслуживает от нас глубокое спасибо. Неспроста же он говорил: «Литература – это цепь компромиссов!..»

В 1930 году, в Коктебеле на вышке дачи Волошина, должно было состояться чтение стихов, и читать должен был именно Макс. Но перед самым вечером вдруг приезжает Шенгели. Макс его зовет на вышку и говорит: «Господа, только что к нам приехал Георгий Аркадьевич Шенгели, и потому наша программа меняется: он нам прочтет свои последние стихи». Находившийся там Борис Николаевич (Андрей Белый) чувствует острую антипатию к Шенгели и собирается бежать с вышки под разными предлогами. Но Макс его останавливает: «Боря, куда ты? Сейчас Георгий Аркадьевич будет нам читать свои стихи… Свеча? внизу? Да зачем же тебе самому идти. Катя, Маруся! Сходите, потушите свечу в комнате Бориса Николаевича».

Шенгели прочел несколько стихов. Затем его начинают просить прочесть стихотворение памяти Николая Гумилева. Просит Мария Шкапская. Георгий Аркадьевич стесняется, говорит: «Это ведь ненапечатанное – может многим не понравиться». Но его просят убедительно: «Тем более… Здесь цензуры нет». Шенгели читает хорошее стихотворение, где говорится о том, что приговор поэту писали «накокаиненные бляди». Но что же им до того, когда им светит «вершковый лоб Максима».

«А позвольте спросить, что это: «вершковый лоб Максима»?» – спрашивает Борис Николаевич срывающимся голосом. «Лоб Алексея Максимовича Пешкова», – хладнокровно и раздельно отвечает Шенгели. «Как! Так говорят о Русском Писателе – в твоем доме, Макс! Нет, этого я не могу допустить…» – «Да, но вы живете в обществе, где не только говорят, но где расстреливают поэтов», – отвечает Шенгели на этот вызов…

В том же 1930 году, находясь в московском трамвае у Яузских ворот, Георгий Аркадьевич написал следующее «тяжелое» стихотворение:

Я не знаю, почему,
Только жить в квартале этом
Не желаю никому,
Кто хотел бы стать поэтом.
Здесь любой живой росток
Отвратительно расслабит
Нескончаемый поток
Тайных ссор и явных ябед.
Здесь растлит безмолвный мозг
Вечный шип змеиных кляуз,
Вечный смрад загнивших Москв,
Разлагающихся Яуз.
Здесь альпийского орла
Завлекут в гнилые гирла
Краснопресные мурла,
Москворецкие чувырла…
Потеряв способность спать,
Пропуская в сердце щелочь,
Будешь сумрак колупать
Слабым стоном: «Сволочь, сволочь!»

Георгий Шенгели прекрасно осознавал, что происходит в стране. Он был не только поэтом, мастером слова редкостного духовного наполнения, но и мужественным, волевым человеком.

А 8 января 1934 года умер Андрей Белый. Умер от обернувшегося артериосклерозом солнечного удара, оглушившего его 15 июля 1933 года в Коктебеле, а вдобавок еще и от ярлыков, навешанных на него Л. Б. Каменевым.

Мандельштам уже в день похорон написал в память об Андрее Белом стихотворение «Голубые глаза и горячая лобная кость…» – и на следующий день доработал его как своего рода непосредственный отклик на прощание с ним и похороны: