Маяковский. Самоубийство, которого не было

Ну, чего? Праздник! Всё же отлично! Я уж не говорю о том, какой эйфорией на самом деле веет от «Мистерии-буфф». Вот если из всех сочинений Маяковского взять самое веселое, самое безоблачно смешное – это, конечно, «Мистерия-буфф», которую сам он ставил и сам же в ней играл, потому что половина актеров не явилась, и сам же приколачивал гвоздями декорации.

А какой финал в «Мистерии» – изумительный совершенно, действительно мистериальный, действительно ослепительно праздничный – как человек верит в то, что настала новая жизнь. Я даже зачитаю.

Все вещи

Прости, рабочий!
Рабочий, прости!
Рубля рабы,
рабы рабовладельца
были.
Заставил цепными делаться!
Берегла прилавки, сторублева и зла,
в окна скалила зубья зарев.
Купцовы щупальцы лезли из лавок.
Билось злобой сердце базаров!
Революция,
прачка святая,
с мылом
всю грязь лица земного смыла.
Для вас,
пока блуждали в высях,
обмытый мир
расцвел и высох!

Но тут он уже даже «ямбом подсюсюкнул» (его собственное выражение) от счастья!

Свое берите!
Берите!
Идите!
Рабочий, иди!
Иди, победитель!
Голоса

Нога не бритва,

авось не ступим.
Давайте, братцы, попробуем,
ступим!
Нечистые ступают.

Батрак

(трогает землю)

Землица! Пила
Она! Пила
Родимая землица! Пила

Все

Запеть бы теперь!
Закричать!
Замолиться!

Помилуй Бог, кто это пишет? От кого мы это ждем? От человека, который только что обещал Господу раскроить его отсюда до Аляски. Но тем не менее здесь, после «Облака», после этого сплошного вопля искусства «Долой вашу любовь!» – сплошная эйфория.

Этой эйфорией лучатся все тексты Маяковского с 1918-го по 1921-й год. Сплошной восторг, который слышен и в «Левом марше»… Есть, кстати, замечательные воспоминания о том, как Ленин слушал «Левый марш». Вот человек с невероятной эстетической глухотой. Уж он-то должен был действительно понять, что Маяковский не просто за него, что Маяковский это его мечта, идеальный гражданин будущего, но, как вспоминали потом многие очевидцы, Гзовская, читая это стихотворение, так азартно, так яростно наступала на Ленина, что он, сидящий в первом ряду, вжался в кресло и долго потом жалобно, испуганно говорил: «Я не понимаю, что это такое? Что это за поэзия?» И действительно, очень легко представить себе испуганного Ленина мещанином. Что поделать? Его эстетические вкусы остановились на Пушкине. Для него уже Надсон – авангардист. И когда до него доносится: «Довольно жить законом, данным Адамом и Евой, // Клячу истории загоним левой! Левой! Левой!» – это же его тексты, переписанные в рифму, но он, слыша это, вжимается в кресло. И после того как выходит 3-тысячным тиражом «150 000 000», лучшая, наверное, революционная поэма, тоже полная невероятной эйфории, восторга, каких-то детских совершенно, прелестных шуток, Ленин пишет: «А Луначарского сечь за футуризм!» И в ужасе говорит о том колоссальном тираже, которым издана эта футуристическая бредятина. Вот это как раз классический случай непонимания.

Но если упразднить, если отмести это непонимание, следует признать, что, пожалуй, счастливых людей в 1919-20 году очень мало в России – это или вожди, которым досталось наконец совершать революцию, а не писать о ней, и голодные поэты, которым очень мало надо, которым надо только почувствовать, что их утопия сбывается на глазах.

И сама по себе «Мистерия-буфф» – это, пожалуй, самое веселое, самое смешное сочинение, в то время написанное. Мы сейчас об этом несколько уже забываем, потому что мало кто ее перечитывает, мало кто вспоминает, что сам Маяковский, когда читал ее публично, переходил на разные голоса и даже принимался петь на мотив матчиша:

Хоть чуть чернее снегу-с,
но тем не менее
я – абиссинский негус.
Мое почтение!

Но сама сцена потопа – как она великолепна! Кстати говоря, в этой сцене есть замечательный автопортрет. Это дама-истерика, в чьих репликах очень сильны интонации ранних поэм Маяковского.

Дама-истерика

(ломая руки, отделяется от толпы)