Маяковский. Самоубийство, которого не было

Послушайте,
я не могу!
Не могу я среди звериных рыл!
Отпустите меня
к любви,
к игре.
Кто эти перила?
Эти тени перил,
стоящие берегами кровавых рек?
Послушайте,
я не могу!
Даже как любить, я забыла уже.
Отпустите!
Не надо!
Мимо я!
Я хочу детей,
я хочу мужей,
не могу я жить нелюбимая.
Послушайте, я не могу!

Это просто почти дословно переписанные куски из «Флейты-позвоночника», впоследствии то же самое звучало в «Про это», где герой, обращаясь к маме и сестрам, кричит: «Ведь вы меня любите? Любите? Да?»

Но вот на смену этой даме-истерике приходит наконец вожделенное душевное здоровье. Пришел всемирный потоп и смыл все. Все самое ужасное. И началась изумительная жизнь.

Студент

Сначала
все было просто:
день сменила ночь,
и только
заря чересчур разнебесилась ало.
Потом –
законы,
понятия,
веры,
гранитные кучи столиц
и самого солнца недвижная рыжина –
все стало как будто немного текуче,
ползуче немного,
немного разжижено.
Потом как прольется!
Улицы льются,
растопленный дом низвергается на дом.
Весь мир,
в доменных печах революций расплавленный,
льется сплошным водопадом…
Голос китайца
Господа, внимание!
Сюда моросят.

Жена австралийца

Хорошенькое моросят!
Измочило, как поросят.

Перс

Может, конец мира близок,
а мы
митингуем, орем и ржем.

Итальянец

(жмется к полюсу)

Становитесь сюда!
Теснее!
Здесь не закапает.

Купец

(наддавая коленкой зажимающего дыру с присущим этому народу терпением эскимоса)

Эй, ты!
Пошел к моржам!

Всем радостно, всем приятно. Чего уж там…

Поп

Братие!
Лишаемся последнего вершка.
Последний дюйм заливает водой.
Голоса нечистых

(тихо)

Кто это?
Кто этот шкаф с бородой?

Поп

Сие на сорок ночей и на сорок ден…

Купец

Правильно!
Господь надоумил умно его!

Студент

В истории был подобный прецедент.
Вспомните знаменитое приключение Ноево.

Купец

(водворяясь на место попа)

Это глупости –
и история, и прецедент, и воопче…

Голоса

Ближе к делу!

Купец

Давайте, братцы, построим копчег!

Для купца ковчег звучит как копчег, потому что он любит копчености. И вот когда они строят этот ковчег, когда они ловят моржонка, когда нечистые начинают его жрать, – все это очень весело, в этом есть какой-то страшный, невероятный азарт творения нового мира. И даже афористичность Маяковского, его каламбуры, чаще всего несколько навязчивые и утомительные, здесь становятся удивительно свежи, милы и немедленно уходят в речь. «Одному бублик, другому дырка от бублика – это и есть демократическая республика». Мы это запомнили и повторяем это всегда, когда наша демократическая республика нам преподносит какой-нибудь очередное фи.

Так вот удивительнее всего, что в самое несчастное время эта генерация людей чувствует себя на своем месте. Означает ли это, что они больны, что они патологичны, что им в нормальной жизни не место? Нет. Это означает, что самое понятие нормы размылось и что нам сегодняшним до этих людей как до звезды. Потому что, в сущности, всемирный потоп революции – это и есть нормальное состояние мира. Не когда у всех всё есть и все ходят на работу, и не когда все товары на весь мир производят в Китае, а остальные жируют за счет нефти, и даже не тогда, когда кто-то манипулирует голосами. Нормальное состояние мира – это когда, по Гёте, «Лишь тот достоин мира и свободы, // Кто каждый день идет за них на бой!»

Нормальное состояние – это состояние кризиса, поиска, ломки, состояния, когда что-то происходит, только оно достойно человека или сверхчеловека как новой эволюционной ступени. А если всего этого нет, то люди превращаются в зверьков, а сверхчеловеку остается сначала писать агитки, а потом просто исчезать из этого мира. Потому что он перестал быть в нем на месте.