Майами

— Я не могу заставить себя интересоваться всем этим, — сказал он с улыбкой.

— А что говорит твой агент? — Если этот некомпетентный болван способен говорить связно, подумала Криста.

— У меня нет агента.

Она потрясла головой. Так вот где ахиллесова пята. Парень, который может двигать искусство, не может совершать сделки. Что ж, в этом нет ничего удивительного. Если голова у тебя в облаках, то тебе трудно разглядеть, что происходит в водосточной канаве. Какого черта она подумала… канава? Бизнес ведь не канализация. Это та сторона улицы, где живут реально мыслящие люди. Люди вроде нее. Люди, которые покупают книги о фальшивых людях, претенциозных людях, помпезных людях. Она тяжело вздохнула. Она снова взвинчивала себя. Но почему? Чтобы избежать тех мыслительных ловушек, в которые она постоянно позволяет себе попадаться. Питер сказал чуть ли не одно слово. Вся беседа ведется ею.

— А это разумно?

Она попыталась хоть как-то смягчить насмешливый тон своего вопроса. В конце концов она тоже была агентом. И было обидно казаться ненужной, но никогда не стоило показывать это.

— Пожалуй, что нет, но так уж я работаю. — Он почти остановился, отталкивая ее. Однако ему не хотелось ее отталкивать. — У меня чудесный издатель, который понимает меня и мою работу, если это вообще возможно. А «Уорлд» всегда было первоклассным издательством, оказывавшим всяческую поддержку. Мне и не требуется посредник. Да и лишних денег мне не надо. Иначе придется иметь дело с такими ужасными, тусклыми вещами, в которых разбираются банкиры и бухгалтеры. Они просто мне мешают.

— Слуга, который помогает таланту процветать, не обязательно должен сиять вместе с хозяином, — сказала Криста.

— У меня нет хозяина… или хозяйки.

Она бы подошла на эту роль. Холодные нотки исчезли из его голоса. Он снова развеселился. Он играл с ней и выигрывал. Криста почувствовала, как краска выступила на ее щеках.

— Я вот как вижу эту ситуацию. Во всякой финансовой сделке бывает выигравший и проигравший. Кто-то делает дела лучше, кто-то хуже. Если ты не заставишь их платить по максимальным ставкам за твои книги, они станут богаче, а ты беднее. Ты обязан перед самим собой заключить самую выгодную сделку, на которую способен. Кто говорит сейчас о деньгах? Да можешь потратить их сразу же, если хочешь. Черт возьми, можешь тут же отдать их назад им. Я просто не могу выносить мысль, что кто-то смеется надо мной и думает, что он умней меня.

— А, так вот ты чего не можешь переносить, а? Криста Кенвуд? А я-то все собирался это выведать.

— А ты разве так не считаешь?

— Не кажется ли тебе, что ошибочно считать, что все люди точно такие же, как ты.

Она была смертельно серьезной, такой серьезной, что он не смог удержаться от смеха. Она повернулась к нему. Ее челюсть выдвинулась вперед. Он всегда воображал, что главенствовал на рынке по самомнению. Очевидно нет. Мир Кристы начинал и кончался ею самой. Остальные существовали лишь постольку, поскольку они отражали ее мысли и суждения. Что это, чувство собственного достоинства или грех гордости? Ответ был недвусмысленным. Это было чувство собственного достоинства, и вещь, которая делала это, было обаяние. Она омывалась им. Оно лилось из ее глаз. Капало с губ. Носилось в воздухе вокруг нее, магическая дымка привлекательности, которая делала ее слова малозначащими, а ее тело убийственно красивым. Он протянул руку к ее плечу и коснулся его.

— Такие же, ведь правда? — упорствовала она, однако улыбка уже блуждала в уголках ее рта.

— Ну, раз ты так говоришь, — сказал он. Теперь его голос звучал тихо. Он больше не будет сражаться с ней из-за пустяков. Он будет любить ее.

Она потянулась к его руке, обхватила ее своими ладонями и позволила улыбке разлиться по лицу. Они снова были вместе. Маленькие волны сближали их, потом отталкивали друг от друга. Она знала, что так будет и дальше. Одинаковые по характеру, они жили в разных измерениях и делали разные вещи. Они оба были сильными и жесткими. Оба были быками, вспыльчивыми, но глубоко порядочными и честными, гордыми своей честностью и независимостью. Они будут бросаться в споры. Они не будут уклоняться от боли. Они будут молотить друг друга, пока хватит сил. Но в конце концов они окажутся равными, и твердым основанием для их фатального влечения друг к другу станет несокрушимое восхищение.

Она встала, чтобы оказаться лицом к лицу с ним, как хотела бы стоять всегда, и в ее сердце звучала медленная, сладкая мелодия оттого, что они станут сейчас делать, оттого, кем они станут.