Маятник

Это были приятные для обоих вечера: обстановка напоминала Алексею Ивановичу его семью, которая была далеко и которой ему в иные минуты очень недоставало. Разговор порой касался самых разнообразных предметов — новостей уголовной хроники, литературы, политической жизни, ещё недавно сотрясаемой студенческими волнениями и народовольческими терактами, а также новостей, касавшихся круга общих знакомых. Но сегодня отложенная накануне партия в шахматы так и не была закончена: в девятом часу вечера она внезапно оказалась прервана приходом молодого человека, почти мальчика, поднявшегося в квартиру Раухвельд в сопровождении дворника.

Молодой человек под пристальными взглядами эскортировавшего его дворника и госпожи Раухвельд назвался посыльным от лица присяжного поверенного Николая Платоновича Карабчевского и попросил две минуты для разговора наедине. Очутившись в кабинете Шумилова, он заговорщически протянул ему запечатанный конверт, попросил прочесть и немедленно дать ответ. В конверте содержалась короткая записка, приглашавшая Шумилова завтра прибыть по указанному адресу в любое удобное для него время для обсуждения вопроса «исключительной важности».

За годы, миновавшие после окончания «дела Жюжеван», Алексей Иванович сделался довольно известным в определенных кругах «специалистом по разрешению приватных дел». Случилось это как-то само собой, Шумилов даже не прикладывал к поддержанию подобной репутации особых усилий. Его начали приглашать для проведения расследования в интересах защиты в спорных уголовных делах, в тех случаях, когда требовалось собрать доказательства невиновности несправедливо обвиненного человека. Нередко бывало так, что полиция не умела или не хотела прикладывать усилия в этом направлении, и тогда адвокат сам брался за расследование. Подобные несвойственные им функции могли хорошо выполнить далеко не все присяжные поверенные, даже признанные светилами столичной адвокатуры. Поэтому как-то сама собой установилась традиция — при изучении особенно запутанных дел приглашать Шумилова, который оказывался то ли в роли юридического консультанта, то ли частного сыщика, то ли переговорщика с противной стороной. Алексею Ивановичу не раз удавалось не только доказать alibi обвиняемого, казалось бы, безнадежно запутанного в деле, но и назвать настоящего преступника. Это снискало ему репутацию отличного сыщика и человека, всегда имеющего непредвзятый взгляд на вещи.

Шумилов спрятал письмо во внутренний карман пиджака и ответил на немой вопрос, читавшийся во взгляде посыльного:

— Передайте Николаю Платоновичу, что я буду по указанному адресу завтра в половине одиннадцатого утра.

Проводив визитера, Шумилов вернулся в гостиную к Раухвельдам.

— Вы меня извините, Алексей Иванович, — начал издалека Александр, — но я сделался невольным свидетелем вашего разговора. Неужели это тот самый Карабчевский?

— Эко вы, Александр, рака за камень заводите, — усмехнулся Шумилов. — Можно было без извинений поинтересоваться. Вы не ошиблись, это тот самый присяжный поверенный.

— Можно вопрос, Алексей Иванович? — поинтересовался Александр.

— Разумеется. После ужина можно даже два вопроса, — кивнул Шумилов. — Вы, наверное, хотите узнать мое мнение о Карабчевском?

— Как вы угадали? — изумился молодой человек.

— Это совсем несложно. Услышав из моих уст какую-нибудь новую фамилию, вы непременно спрашиваете мое мнение об этом человеке. Так что ошибиться в своей догадке я просто не мог.

— В самом деле? Никогда не замечал… — Александр на секунду задумался. — Я хотел спросить, считаете ли вы Карабчевского нравственным человеком?

— Ну… — Шумилов качнул головой, озадаченный постановкой вопроса. — Я не Господь Бог, и у меня нет весов, чтобы взвешивать нравственность.

— Разве вы не знаете, что Карабчевского после университета не взяли в министерство юстиции по причине неблагонадежности?

— Знаю.

— Он истово защищал народовольцев на процессе.

— Вообще-то это был его долг, как помощника присяжного поверенного.

— Разве вы не знаете, что он женат на сестре народовольца, сосланного в каторгу?

— Знаю. Я даже знаю, что он одно время работал помощником присяжного поверенного Евгения Исааковича Утина, брата того самого Николая Утина, что был основателем Русской секции Интернационала.

— Да он социалист, народоволец, бомбист! — всплеснула руками госпожа Раухвельд.

— И при всем том Карабчевский берет колоссальные гонорары за свою защиту и сейчас считается чуть ли не самым дорогим адвокатом столицы, — продолжал между тем Александр. — По-моему, это безнравственно: провозглашать социалистические идеи и при этом быть плоть от плоти ненавистного ему строя, быть жировиком монархии и капитализма.

— Эко вы загнули, — улыбнулся Алексей Иванович. — Карабчевский не провозглашает социалистических идей, разве что в спальне и под одеялом, чтобы охранка не услышала. Что же касается жадности до денег, то это слабость, которой грешат многие.

— Но ведь то, что я говорю, по существу правильно! — не унимался Александр.