Маятник

— Полиция вообще сработала весьма топорно. Представляете, они потеряли важнейшую улику — клок волос с головы убийцы, который погибшая девочка зажала в кулаке. Глупейшая оплошность, если не того хуже! Я говорю о прямом умысле.

Далее Николай Платонович принялся максимально подробно, если не сказать дотошно, излагать известные ему обстоятельства преступления. Он привел свидетельства соседей, дворников, выводы полиции, содержание протокола аутопсии и прочие детали.

— Дела, разумеется, мне читать никто не давал. Все что знаю — разрозненные фрагменты, собранные буквально по крупицам. Как относится ко мне полиция, полагаю, объяснять не надо, так что на сколько-нибудь продуктивный обмен мнениями рассчитывать не приходится. Мне очень помогает один человек, штатный полицейский, хорошо знающий Мироновича еще по тому времени, когда тот возглавлял вторую Литейную часть. В силу понятных причин я не могу открыть вам фамилию этого человека. Он сообщает некоторые детали, которыми располагает следствие, но, как вы понимаете, делает это с чужих слов. К самому следственному производству он доступа не имеет, поэтому кормится слухами. Возможно, что-то из того, что я вам сейчас сказал, в дальнейшем подвергнется уточнению либо вообще будет отвергнуто, так что не судите меня строго. Пока что хочу спросить, что вы об этом деле скажете?

— На первый взгляд, версия полиции выглядит сильной, логичной и стройной. Плохо дело Иван Иваныча. Но вы правы, Николай Платонович, полиция явно недоработала. Имело бы смысл отыскать женщину, которую сосед видел сидящей с Саррой на ступеньках лестницы в вечер убийства. Время было позднее, уже около двадцати трех часов. А смерть наступила минут через пятнадцать-тридцать? Ведь это же аксиома: ищи того, кто последним видел жертву, зачастую это и есть преступник.

— Ещё что-нибудь вам бросилось в глаза?

— Полицейское прошлое вашего подзащитного.

— Вот-вот, — закивал Карабчевский, — старая вражда, ненависть. Миронович мне сказал, что сажал многих, у него были громкие задержания. Еще признался, что бил задержанных преступников.

— Сильно бил?

— Сильно, ногами. Он уверен, что зуб на него с тех еще времен наточили многие.

— А Миронович ничего подозрительного не замечал в последние недели? Встречи, может, какие-то неожиданные происходили? Предметы обстановки не на своих местах оказывались?

— Нет, ничего такого не было. Миронович, насколько я составил о нем представление, человек основательный, осторожный, внимательный. Работа ростовщика, знаете ли, требует всех этих качеств. Опять же, опыт полицейской работы имеется. Если бы слежка за ним была кем-то установлена, он бы её почувствовал.

— Ну ладно, — Шумилов махнул рукой. — Думать можно о многом. От меня что вы хотите?

— Пока один мой порученец опрашивает кондукторов конки, я хотел бы попросить вас разыскать женщину, упомянутую дворником и одним из свидетелей. Или, по крайней мере, разобраться в вопросе, существовала ли вообще эта женщина. Сколько вам надо на расходы?

— Двадцать пять рублей в сутки. И разумеется, под честное слово.

— Ну разумеется, расписки я не потребую, — усмехнулся Карабчевский. Он встал с кресла, взял с письменного стола ежедневник, между страниц которого наподобие закладок оказались заложены банковские билеты различного достоинства. — Вот, пожалуйста. Поторопитесь, голубчик. В расходах не скаредничайте, мой клиент — человек состоятельный.

— Прекрасно, — Шумилов принял деньги. — Вы говорите, она на извозчике ехала от Знаменской площади?

— Да, один из дворников, не знаю, кто именно, вроде бы видел, как извозчик остановился напротив дома 57, из него вышла эта дама в шляпке и вуали, подозвала Сарру и о чем-то с ней минут пять говорила. Потом села обратно и уехала на том же извозчике.

На том и расстались.

Уже в дверях Алексей Иванович на секунду задержался и повернулся к Карабчевскому:

— Николай Платонович, я вам сказал, что в своей работе я руководствуюсь принципом, на что вы заметили, что у вас тоже есть принцип. Интересно,

какой?

— Я не люблю, когда на один забор навешивают всех дохлых кошек с майдана, — не задумываясь, ответил Карабчевский.

Шумилов в каком-то смысле был даже рад новому заданию. Ему уже давно хотелось встряхнуться, вновь почувствовать горячечный азарт идущей по следу гончей. С некоторых пор он начал ясно понимать, что больше всего на свете его влечет именно такая работа, а вовсе не то бумагомарание, наполняющее будни судебного следователя. По прокуратуре он не скучал.

8

Поиск незнакомки, разговаривавшей с Саррой Беккер на Невском проспекте за два часа до убийства, Шумилов решил не начинать без разговора с дворниками. Карабчевский мог что-то напутать, в конце концов, он ведь питался слухами.

По пути к дому № 57 Шумилов мысленно перебирал возможные варианты построения беседы с дворниками и, в конце концов, решил, что разумнее всего будет представиться журналистом. Появление очередного писаки не должно было особенно насторожить дворников, поскольку за последние дни они немало перевидали пишущей братии.