— Это был апрель этого года, вторая половина. Зовут ее Варварина Галина Яковлевна. Она была у вас недолго — что-то около недели, — Шумилов был уверен, что это именно так, поскольку «Галчонок», рассказывая о больнице, упомянула о том, что пропустила всего два представления.
— Уже хорошо, — кивнула женщина в окошке. — Стало быть, не сифилитичная… Подождите тут.
Шумилов отошел к противоположной стенке, уселся на скамью, выудил из кошелька пять красненьких и положил в карман. На ожидание он потратил минут десять. В регистрационном отделении появились новые люди, вставшие в очередь к окошку у входа, а буйную даму, грозившую плеваться, под руки белые увели вон. Наконец, в окошке появилась та женщина, которую так ждал Шумилов, и поманила его к себе:
— Можно сказать, попадание в яблочко. В апреле в восьмой палате одновременно с Варвариной Галиной находилась только одна молодая женщина по имени Екатерина. Это двадцативосьмилетняя Екатерина Семёнова, зарегистрированная у нас как мещанка, проживающая по адресу: дом Швидленда на Разъезжей улице. Она поступила в больницу по направлению частного врача Диатроптова В. Г. для обследования после попытки суицида. На самоубийство ее толкало якобы функциональное расстройство по женской, так сказать, части. В принципе, никаких венерических или серьезных кожных болезней при осмотре найдено не было, хотя сама Семёнова признала, что болела прежде гонореей. В больнице провела только четыре дня и, не закончив всех полагающихся процедур, покинула лечебницу. От себя могу добавить, что за ней мужчина приехал и забрал её отсюда. Она очень была рада этому, прямо плакала от радости и руку ему целовала.
— Простите, а откуда вам это известно? — уточнил Шумилов.
— Паспорт её на время лечения был оставлен тут, у нас. Мы же паспорта удерживаем, чтобы больные не разбежались. У нас-то публика какая! Многих на аркане не затянешь лечиться. Она пришла забирать паспорт, и я её наблюдала собственными глазами.
— Ах, ну да, спасибо, что объяснили.
— Маленькая, худющая, волосы черные, сама смуглая. Только глазищами зыркала, — продолжала регистраторша. — На вас-то, кстати, не особенно похожа, даром что сестра.
— У нас отцы разные, — мгновенно нашелся Шумилов.
Он протянул в окошко деньги и быстро направился к выходу.
Дом Швидленда на Разъезжей был обычным доходным домом, где снимали квартиры мелкой руки ремесленники, мастеровые рабочие и студенты.
Алексей Иванович без труда отыскал конторку домоправителя в первом этаже одного из подъездов. Всего за пятьдесят копеек седовласый приказчик сообщил Шумилову исчерпывающую информацию о прописанной в доме Екатерине Семеновой. Таковая действительно была, но съехала в конце августа, даже не дождавшись окончания оплаченного срока проживания. Результат казался обескураживающим, но Шумилов был готов услышать нечто подобное. Он поинтересовался, в какой именно квартире проживала Семенова, и отправился к соседям.
Соседка Семеновой, занимавшая комнату за стенкой, оказалась словоохотливой бодрой старухой с громогласным голосом и пропахшей табаком одеждой. Она чрезвычайно обрадовалась собеседнику и совсем уж растаяла после того, как получила от Шумилова рублевую серебряную монету.
— Да съехали они, почитай уж две недели как съехали, — повздыхала старушенция, — собралась Катенька и была такова. У ней это быстро делается. А вы почему антересуетесь?
— Не поверите, — Шумилов вздохнул. — Муж я её. Ищу, хочу в дом вернуть…
— Да что вы говорите?! — бабулька всплеснула руками. — Ай, дуреха… Такой симпатичный человек! Но есть бабы-дуры, это уж точно. То ль на передок слабы, то ль на голову… Но вы же её не били?
— Помилуй бог, похож ли я на человека, который может ударить женщину? Это она меня бросила, ушла с другим… Он обещал за границу её увезти, а она и поверила.
— Да-а, мы женщины такие, верим всему, что нам говорят. Да ведь она и правда была не одна, с женихом как бы. Тьфу, прости, Господи, какой же это жених, срамота одна! С долгом, наконец, рассчитались и отчалили. И слава богу! С такой соседушкой сам по миру пойдешь.
— А что так? Должала Катенька? — полюбопытствовал Шумилов.
— Должала-должала, деньгам цену не знала. Она меня все уговаривала подождать, дескать, того и гляди, наследство на нее большое свалится. Эх-ма, да только я людей насквозь вижу — чай, пожила на свете, могу разбирать, кому наследство светит, а кому небо в клеточку.
— Да-а, Катерина — она такая, с фантазиями.
— Я вам так скажу, господин хороший, сразу видно, что вы человек рассудительный и порядочный… Уж не примите в обиду. Она вам не пара. Не пара, говорю! Есть основания полагать, что подворовывала, уж извините, что о супруге вашей так говорю, ну да слов из песни не выкинешь… Подворовывала. У нашего музыканта — далее, через комнату живет, прямо из комнаты фрак украла и мундштук серебряный от трубы. Её в подозрении держали и допрашивали, но доказать не смогли. А я думаю: точно она, убей меня, больше некому было. Беспутная баба!
— Скажите, а у нее была юбка в крупную клетку и сумка черная с костяными ручками?