Маятник

Она, став сбоку от подлокотника, показала жестами и объяснила словами: спиной вниз, головой на подушку сиденья, ноги на подлокотнике, сама навалилась сверху, почти легла.

— Я ей платок носовой в рот засунула, чтоб не кричала. Она пыталась платок вытолкнуть, а я ей рот прижимала и голову вниз, чтоб она не смогла вырваться.

— А зачем вы вообще положили тело в кресло?

— А как же мне следовало её душить? На полу, что ли? — с сарказмом в голосе отозвалась Семенова.

— Да хоть бы и на полу, — невозмутимо промолвил Боневич. Он никак не отреагировал на насмешливый тон женщины.

— Оденьте широкую и длинную юбку, лягте в ней на пол, а потом попробуйте быстро встать! Я посмотрю, как это у вас получится!

Шумилов полностью и безоговорочно поверил в эту минуту Семёновой. Она только что прекрасно объяснила внутреннюю логику преступления, зашифрованную в обстановке. Мужчине было всё равно, где душить свою жертву — на полу или в кресле. На полу, наверное, даже удобнее, поскольку там мужчина мог в полной мере использовать свое преимущество в весе. Но женщине удобнее бороться с жертвой именно в кресле, поскольку в этом случае нападавшая могла все время оставаться на ногах, благодаря чему лучше контролировала ситуацию.

— Что было потом? — не отступал Боневич.

Семенова прошла из комнаты в кухню, все потянулись за нею. Там она продолжила:

— Стала тут под окном, увидела, что у меня руки и манжеты в крови. Вымыла руки. Манжеты отстегнула, сунула в сумку, гирьку тоже убрала. Погасила лампу.

— Что дальше?

Семенова двинулась в большую комнату, где помещалась собственно касса. Подошла к столу, стала выдвигать ящики.

— Я приступила к поиску денег. Тут были деньги, а тут — векселя. Я взяла пачку, стала сбоку от окна и в свете фонаря стала рассматривать.

— Вы их забрали? — задал уточняющий вопрос Боневич.

— Да нет же, только один, остальные были просрочены.

— Попрошу вас подробнее остановиться на этом, — вмешался Шумилов. — Я уже второй раз слышу от вас, что вы не стали брать просроченные векселя. Объясните, почему?

— В самом деле, почему? — повторил вопрос Боневич. — Просроченный вексель — отнюдь не пустая бумажка: это долговой документ, который может быть обращен к принудительному взысканию. Это ведь означает, что заёмщик пропустил момент добровольного досрочного погашения векселя и теперь выплата долга должна быть произведена безусловно. Любой суд встанет на сторону векселедержателя. Именно поэтому просроченные векселя широко продаются, покупаются и закладываются. Объясните, почему вас они не заинтересовали?

Семенова захлопала глазами и вдруг приобрелакакой-то на редкость оглупленный вид:

— Миша не велел…

— Кто такой Миша? — не понял Боневич.

— Подождите, господин Боневич, это пока несущественный вопрос, — остановил его Шумилов. — Объясните, Екатерина Николаевна, а почему Миша не велел брать просроченные векселя?

— У Миши был план. Он считал, что просроченные векселя нельзя будет пристроить по ссудным кассам. И в суд с ними нельзя будет обратиться. А вот если взять непросроченные, то он их сможет пристроить.

— Каким это образом? — спросил Шумилов, хотя уже знал, каким именно образом Михаил Безак намеревался «пристраивать векселя».

— За четверть стоимости вернуть заемщику… Ну, то есть вернуть назад за меньшую сумму, чем человек должен.

Шумилов понял, что только что услышал от Семеновой очень важное свидетельство активного участия Безака в преступлении.

— Так-так-так, — Шумилов почувствовал, что на языке у него вертится вопрос, который надо непременно задать, вот только сформулировать его следовало правильно. — А что, Екатерина Николаевна, ваш друг Миша Безак уже пристраивал подобным образом векселя?

— Да, у него был такой опыт. Выигрывал в карты у молодёжи, просил выписать вексель, потом предъявлял его родителям. Его ведь именно за это из армии изгнали. Он и потом промышлял этим делом. У него целый склад был таких «карточных» векселей, штук пять, не меньше. Он их закопал…

— Закопал? — Шумилову показалось, что он ослышался.

— Да, в кадку с фикусом. У нас на квартире. Положил их в жестяную коробку из-под германских конфет и закопал.

— Вы хотите сказать, что эта коробка до сих пор там? — уточнил Шумилов.

— Конечно, куда же ей подеваться? В Гельсингфорсе они ему не нужны, чтобы их обратить в деньги, все равно в Петербург надо возвращаться. И вот перед бегством, дабы не таскать с собой, он их и спрятал.