Маятник

— Разумеется. Но, тем не менее, я выполняю поручения присяжного поверенного Карабчевского. Обратитесь за разъяснениями к нему.

— Зачем же к нему, — явно раздражаясь, ответил Путилин. — Я разговариваю с вами. Нежелание отвечать на мои вопросы может быть расценено как противодействие правосудию. Я могу арестовать вас.

— Интересно будет узнать, какова окажется формулировка в арестном ордере. И что скажет градоначальник, когда узнает, что в столице арестовывают помощников адвокатов, работающих по скандальному делу? — парировал Шумилов. Разговор приобретал совершенно ненужную остроту, и это начинало его беспокоить.

— Все это кончится тем, что вас в конце концов убьют, и тогда последуют вопросы уже ко мне, как начальнику сыска, по поводу того, почему в столице происходит подобное? — пробормотал Путилин. — Вы мне лучше ответьте вот на какой вопрос: случившееся сегодня находится в какой-то связи с задержанием Дементия Кочетова?

— Прямой связи нет абсолютно никакой, — заметив недоверие во взгляде Путилина, Алексей приложил руку к груди. — Клянусь вам, никакой связи.

— Но все случившееся происходит в рамках дела Мироновича?

— Да.

— Хорошо. Вы понимаете, что не должны, не имеете права вести самостоятельный розыск?

— Разумеется. Я не подменяю собой полицию.

— У меня в этом нет никакой уверенности. Я так понимаю, что вы сумели что-то раскопать. Может быть, не вы лично, а Карабчевский, но за что-то вы хорошо зацепились. Я не лезу в адвокатскую тайну, я лишь пытаюсь анализировать ситуацию. Скажите, я правильно понимаю происходящее?

— В принципе, да, — кивнул Шумилов.

— Полагаю, вы нашли убийцу или кого-то, кто на него очень похож. И этот человек не Миронович, — заключил Путилин.

— Да, ваш вывод, Иван Дмитриевич, в целом правилен. Разумеется, этот человек не Миронович, поскольку последний является подзащитным Карабчевского.

— Алексей Иванович, вы — законник и прекрасно знаете, что, получив существенные для объяснения уголовного дела сведения, вы обязаны поставить в известность инстанции, занятые следствием. Ваша самодеятельность может причинить розыску непоправимый вред. Вдруг найденный вами убийца скроется? Вдруг он покончит с собой? Вы с Карабчевским нарушаете закон и вы еще удивляетесь, на каком основании вас можно подвергнуть аресту! Вы заигрались, вам не кажется? — с возмущением в голосе воскликнул Путилин.

Но тут уже возмутился Шумилов:

— Вот уж воистину, Иван Дмитриевич, переложили с больной головы на здоровую! В моей работе не было бы надобности, если бы Следственная часть нашей многомудрой прокуратуры вела дело должным образом и отрабатывала все возможные версии. Если бы из удобного обвиняемого не делали козла отпущения. Наконец, если бы ваши помощники работали оборотистее и со сноровкой. Но поскольку государственные инстанции оказываются не в силах защитить интересы и доброе имя простого человека, то делать это ежедневно приходится мне, Карабчевскому и сотням других адвокатов по всей Российской империи. Каким таким «противодействием правосудию» вы мне пеняете? Я ему не противодействую, а, напротив, подталкиваю его, дабы это ленивое и нечистоплотное животное окончательно не забылось в летаргическом сне!

Путилин дал ему все сказать, а потом веско ответил, точно припечатал:

— Я не стану сейчас вдаваться в полемику. Я лишь заявляю, что ваша с Карабчевским деятельность в своем нынешнем виде выходит за рамки допускаемого законом. Уважая лично вас, я готов повременить с ответными санкциями… предоставив вам, скажем, сутки на завершение всех дел, но… После этого потребую от вас полного раскрытия всех сведений по делу Мироновича. Если у вас есть убийца Сарры Беккер — представьте его, но эту беготню по городу со стрельбой и драками пора заканчивать.

Путилин сделал паузу, строго глядя в глаза Шумилову, словно проверяя, как тот его понял. Затем извлек из кармана жилета часы с императорским вензелем, не иначе как высочайший подарок, и добавил:

— Сейчас семнадцать часов двадцать восьмого сентября. Потрудитесь до семнадцати часов двадцать девятого сентября представить своего убийцу.

С этими словами он, не прощаясь, вышел за дверь. Полицейский доктор, на протяжении всего разговора продолжавший обрабатывать ступни Шумилова, посмотрел вслед Путилину и покачал головой:

— Очень сердит Иван Дмитриевич, ну очень! Нечасто таким его можно видеть!

На душе Алексея Ивановича скребли кошки. Он винил себя за проявленное ребячество. Результат самонадеянности был весьма печален: Шумилов упустил подельника Семеновой, векселя Безака не сумел сохранить и отдал их Путилину, отчасти раскрыл последнему результаты работы Карабчевского, получил от начальника Сыскной полиции ультиматум и тем подвел своего работодателя.

Все вышло как-то предельно глупо. Хуже всего было то, что Шумилов не мог ходить. Врач запретил нагружать ноги в ближайшие дни.