Маятник

Уже до суда в некоторых газетных публикациях стала высказываться та точка зрения, что в подобных процессах, объединяющих нескольких обвиняемых одновременно, эти самые обвиняемые остаются без должной защиты. Раздавались предложения о раздельном рассмотрении дел Мироновича и Семёновой — Безака, ведь трое обвиняемых не были связаны ни общностью преступного умысла, ни уговором о совместных действиях, ни разделением функций в процессе совершения убийства, а значит, не являлись бандой. Однако подобное разделение было не в интересах прокуратуры и потому не состоялось.

Прошло лето, такое быстротечное в холодном петербургском климате. Особенность бюрократической системы Российской империи заключалась в том, что в летние месяцы активность самых различных сфер административного аппарата замирала и оживлялась вновь только с приходом осенних холодов. Чиновники всех мастей возвращались в Петербург со своими семействами, кто-то из собственных имений, кто-то с пригородных дач, кто-то из-за рубежа. В министерствах и ведомствах начиналось привычное коловращение, циркуляция идей, реанимация невыполненных планов и буйство административных порывов.

В один из октябрьских неприкаянных дней 1884-го года Алексей Иванович Шумилов, проезжая мимо дома № 57 на Невском проспекте, обратил внимание на то, что яркая вывеска «Касса ссуд. Миронович И. И.», которую, бывало, видно было издалека, исчезла со своего места. Он до такой степени заинтересовался этим обстоятельством, что слез с извозчика и завернул в подворотню. Во дворе было пусто и мрачно. Алексей Иванович по старой памяти заглянул в дворницкую. Там у окна, на низеньком табурете, склонив голову к коленям, сидел дворник Анисим Щеткин. Он, орудуя шилом, латал большие валенки.

— Анисим, — позвал его Алексей, — здравствуй, братец, помнишь меня?

— Конечно, — весомо отозвался дворник. — Вы — репортер. А еще вы бывали у нас с полицией в прошлом годе, в кассу ссуд поднимались.

— Да, было дело. Моя фамилия Шумилов, — Алексей решил не напоминать дворнику, что некогда представлялся «Эразмом Иноземцевым». — А скажи-ка, Анисим, кто снял вывеску кассы Мироновича с проспекта?

— Дык, я же и снял. Приказ такой вышел от Ивана Иваныча, вот и снял.

— Вот те раз! А когда же это он тебе приказал?

— Да как во второй раз его «взяли», так и приказал. Вернее, через жёнку свою передал.

— Понятно. А как думаешь, за дело его «взяли»?

— Да кто ж это знает-то? Хотя жаль человека… Хороший был хозяин… Но видать, осерчал на нас господин Миронович, — со вздохом заключил Щеткин.

— За что же ему на вас обижаться? — полюбопытствовал Шумилов.

— Да хоть бы за то, что пьянствовали тогда и ворота не заперли или за то, что полиции при осмотре помогали. Он мог подумать, что мы полиции испугались и напраслину на него возвели.

— Постой-ка, ты говоришь, полиции помогали при осмотре? — заинтересовался Шумилов.

— Ну, конечно. Я с Лихачевым и Авдотьей убитую обнаружил, нам же потом полиция велела прихожую осмотреть и комнату Сарры. Сами-то господа полицейские место убийства осматривали и кассу, потом стали хозяина допрашивать, потом папашу Беккера.

— Погоди, так что, выходит, прихожую полицейские сами не осматривали?

— Да говорю же вам: заняты они были очень! Потому нам велели. Посмотрите, говорят, внимательно, все ли в порядке, нет ли где крови, одежды разорванной, каких-нибудь предметов посторонних. Ну, мы свечку зажгли и внимательно все обошли. Но луж крови нигде не было, ни мусора какого. Все чисто.

— А полиция чем занималась?

— Так их там много было, они туда-сюда ходили, разговаривали, бумаги всякие писали. Сумбурно это все как-то было, шумно.

«Так, так, так. Вот неожиданное открытие! — лихорадочно размышлял Шумилов. — Теперь понятно, почему в протоколах осмотра сказано, что в прихожей не было зафиксировано никаких пятен крови. На самом деле полиция их даже не искала в прихожей, ограничившись поручением провести осмотр совершенно посторонним и несведущим людям. Следователь Сакс, может быть, и исправил бы это, да, видать, совершенно упустил из виду. Поэтому составленный им протокол осмотра места преступления — документ, строго говоря, некорректный, формальный. Это обстоятельство может очень помочь Карабчевскому в суде».

— Скажи-ка, Анисим, мне еще раз, — продолжил между тем разговор Шумилов, — с кем именно ты осматривал прихожую, а я запишу для точности.

— Петр Лихачев, скорняк. Адрес: Невский проспект, дом 55, и Авдотья Пальцева, живет в нашем доме.

— Возможно, тебе представится случай рассказать это все в суде под присягой. Не сдрейфишь?

— Я, господин хороший, всю крымскую кампанию прошел, пороху понюхал, — с некоторой укоризной в голосе произнес Анисим. — И в мертвецкой поработал, повидал всякого. Мне ли чего бояться?