Читаем Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины полностью

– Да, они поработали, а газеты подхватили, чтобы продать как можно больше экземпляров. Это и есть свобода печати, свобода от правды.


– Я хочу пожелать, чтобы вашу жизнь не омрачали подобные эпизоды.

– Спасибо!


26–27 декабря 2000 г.

Родион Щедрин: Мне нравится смех Майи!

Знаменитый композитор, которому 16 декабря исполняется 70 лет, рассказывает о своей музыке и музе – Майе Плисецкой.

«Я, как очарованный странник…»

Первым делом меня усадили за стол.

– Вы наверняка за работой не успели поесть! – сказала совершенно по-домашнему Майя Михайловна.

Великая балерина угощала самой русской едой – отварное мясо, квашеная капуста, малосольные огурцы.

– С каким удовольствием я бы тоже отведал, – с аппетитом сказал, показывая на банку с соленьями, зашедший на кухню юбиляр. – Но сейчас не могу.


– В Мюнхене такой капусты не купишь. Не скучаете по России, Родион Константинович?

– А мы никуда не уезжали. Мы сидим с вами у себя дома в Москве. Здесь все: библиотека, рояль, гараж… В Мюнхене снимаем квартиру вместе с тарелками, скатертью, постелью. Проживание там очень помогает в работе с моим немецким издателем, с охраной авторских прав – с этим в России по-прежнему неладно. Мы подолгу живем в Литве. А сколько времени проводим в поездах, самолетах!


– Но тяжело вот так скитаться по свету…

– Это наш пережиток: что, если ты не появляешься в стране полгода, ты – предатель. Глинка жил в Испании годами, умер в Берлине. Не хотел ездить на приемы в Петергоф и предпочитал бюргеров. Мы полны советских пережитков, которые в нас вбили молотками. Если надоест в Мюнхене, я в другое место перееду.


– Пока не надоело?

– Я не могу сказать, что мы с Майей Михайловной превратились в верных жителей Мюнхена. Но, когда приезжаем туда, всегда идем в ресторанчик, где самое лучшее пиво. А утром я покупаю свежайший хлеб, равного которому нет в мире. Какие-то радости чисто мюнхенской жизни мы вкушаем, чего греха таить. Но я бы себя больше определил как скитальца или, если хотите, очарованного странника, но без той тяжкой судьбы, которая выпала на его долю.


– Значит, премьера оперы «Очарованный странник» в Нью-Йорке в декабре 2002 года не случайна?

– Этот будоражащий меня сюжет я обхаживал давно. Он представлялся мне такой лакомой вещью – поразительно музыкален! Грушенька – цыганка, певица – через голос вызывает к себе любовь Ивана Северьяновича. Повесть Лескова поразительна по описанию ментальности русского человека тех времен, его трагичнейшей судьбы. Помните, как засеченный монах говорит: «Будешь много раз погибать и не погибнешь, а как придет погибель настоящая, вспомнишь знамение…» Весь русский человек в этом.


– Поймут ли прагматичные американцы все тонкости душевных хождений русского человека?

– Они мне сами заказали сочинение такого рода. Откровенно говоря, у меня есть большая тревога – Лесков от них очень далек.


– Там, на Западе, ваша музыка звучит все время?

– Иначе на что бы я жил? Лавки с папиросами у меня нет.


– Из современных русских композиторов мало чей юбилей отмечается на Западе так громко – Год Щедрина.

– Мне грешно жаловаться. В преддверии фестиваля в России были фестивали в Италии, Англии, Голландии, Финляндии, Германии.


– На открытии фестиваля в Большом Кармен танцевала самая громкая наша балерина Анастасия Волочкова. Это ваш выбор?

– Имя у Волочковой звонкое, есть почитатели, есть ниспровергатели. В искусстве иногда это даже нужно. А партию Кармен ранее она уже танцевала.


– В России прозвучат только ваши прежние «хиты»?

– Будут и сочинения, неизвестные в России. За последние годы я написал много новой музыки. И хотел бы показать ее своей публике.

«Я пишу по заказу…»

– Вы пишете музыку по заказу. А говорят, что только муза может «заказывать» композитору.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное