Майкл Льюис

Гутфренда часто обвиняют в том, что он злоупотребляет британским акцентом, но на том

этапе своей карьеры все его британизмы сводились к использованию слов типа «дружище», что, на мой вкус, отдает не столько Британией, сколько северо-восточными штатами. Нет, по-

настоящему наигранной чертой его поведения было монументальное спокойствие в духе

великого государственного деятеля. Его спокойствие было настолько энергичным и нарочитым, что вызывало в других нервозность - и подозрительность. После каждого заданного ему вопроса

он делал бесконечные паузы. Было впечатление, что ему действительно интересно знать, что

мы думаем. Когда ему задали вопрос о благотворительной деятельности Salomon Brothers, Гутфренд насупился, выдержал прямо-таки рекордную паузу и сообщил, что

благотворительность - это трудный вопрос и он будет признателен, если нам удастся в этой

области что-либо сделать.

Все ожидали, что Гутфренд окажется типичным торговцем - грубияном и сквернословом, и

его манеры лощеного государственного деятеля нас приятно поразили. Он был толстый, как

Черчилль, с седыми редеющими волосами, как у Гарри Трумена, и если не ростом, то

величественностью манер напоминал Де Голля. Но куда же делся человек, который призывал

нас каждое утро вставать с готовностью «перегрызть глотку медведю»? Куда делся человек, известный по всей Уолл-стрит как мощный и безжалостный финансист? Человек, одно имя

которого вселяло ужас в сердца директоров компании? Мы не знали, и не уверен, что хотели бы

узнать. Возвышенность чувств и многозначительность пауз настолько резко контрастировали с

его репутацией и всем тем, что рассказывали о нем, что было просто немыслимо вообразить

себя обсуждающим с ним за чашечкой чая проблемы единого пути. Каждый знал, где и как он

набрался манер государственного деятеля, но никто -не верил, что это в нем настоящее. Просто

сигнал опасности, как гипнотизирующий недвижный взгляд кобры.

Он отбыл, так и не поделившись с нами ничем действительно интересным, но зато

продемонстрировав, как выглядят вблизи финансовые светила мирового класса. На этом и

закончилось наше знакомство с руководством компании Salomon Brothers.

Мне кажется, что странное поведение нашего руководства было просто реакцией на

свалившуюся им прямо в руки жирную добычу. Они всё еще пожирали индюшку, нафаршированную для них Полом Волкером и кредитным разгулом американцев. Эти простые, скромные люди всю жизнь кормились крохами от сбережений населения, и вдруг неожиданно

перед ними на блюде очутилась большая, жирная, обильно фаршированная птица. Они какими

были, такими и остались, но однажды утром проснулись богатыми и знаменитыми. Изменились

доходы, а с ними и вся жизнь. Только вообразите.

Если вы сдержанный человек, не склонный отождествлять себя со своим банковским

счетом, то, получив откуда-то чек на десятки миллионов долларов, вы, быть может, поведете

себя, как будто выиграли на ипподроме, - начнете скакать, смеяться и заснете со счастливой

улыбкой неожиданной удачи. Но если ваше чувство собственного достоинства намертво связано

с финансовым успехом, вы можете подумать, что заслужили эту поразительную удачу. Вы

примете это как отражение скрытых прежде незаурядных достоинств. И новое чувство

собственной весомости при рассуждениях об уникальности и значительности культуры компании

Salomon Brothers будет всюду сопровождать вас, как сильный запах дешевого одеколона.

На Уолл-стрит почти все относятся к своим деньгам серьезно, независимо от их

происхождения, и наши боссы не были в этом исключением. Всего несколько ветеранов Salomon Brothers относились к новому богатству с недоверием и настороженностью. Не то чтобы они не

считали себя достойными всем этим владеть и пользоваться. Но их беспокоило то, что Америка

все в большей степени жила в долг. (В общем, чем больше человек знал о Великой депрессии, тем сильнее его тревожила проблема кредитного Загула.) Отдел исследований рынка облигаций

возглавлял Генри Кауфман, являвший в то время самый яркий пример раздвоенности сознания.

Он был не только пророком рынка облигаций, но и совестью нашей фирмы. Он говорил

инвесторам, вверх или вниз пойдут цены на облигации. И он настолько часто бывал прав, что

рынки сделали его знаменитым если не во всем англоязычном мире, то, во всяком случае, среди

читателей «Wal Street Journal». При этом Кауфман имел репутацию Мрачного Пророка. В его

честь устроили большой прием, но он, казалось, с нетерпением ждал, когда все закончится. В

июле 1987 года он писал в «Institutional Investor»: Самым поразительным в 1980-х годах было

взрывное, не имеющее исторических параллелей расширение кредитов. Увеличение кредитов

было совершенно несоразмерно росту ВНП и расширению денежной базы. Я думаю, это