Джима Мэсси за те полчаса, что он проведет в нашем классе, определит нашу карьеру
(жалованье) до пенсии или до смерти. Все считали, что Мэсси играет при Джоне Гутфренде
довольно экзотичную для американской корпорации роль - личного палача. Не нужно было иметь
уж слишком развитого воображения, чтобы представить, как он с помощью заточенного до
бритвенной остроты котелка сносит голову дерзкому стажеру. Его отличительной особенностью, которую некоторые могут счесть даже недостатком, было полное неумение улыбаться.
Формально Мэсси был членом исполнительного комитета Salomon Brothers и отвечал за
продажи. Он же отвечал и за наше будущее. Именно в его распоряжении была черная доска
распределения по рабочим местам, находившаяся за торговой площадкой. Легким движением
руки он мог любого загнать из Нью-Йорка в Атланту. Студенты боялись Мэсси, и, судя по всему, ему это нравилось.
Впервые он появился у нас, чтобы ответить на возможные наши вопросы о фирме. Это
было всего через несколько недель после начала занятий. Естественно, у нас должны были
возникнуть вопросы. Но на самом деле нам просто не оставили выбора. Вам стоит проявить
разумную любознательность, сказала Сьюзен. «И будет лучше, если вы станете задавать
приятные вопросы. Не забывайте, что вы сами заинтересованы в хорошем впечатлении».
Вот так звучал сигнал, оповестивший о прибытии хранителя корпоративной культуры.
Крупный рот с очень тонкими губами, короткая стрижка, серый фланелевый костюм, но без
обязательного платочка в нагрудном карманчике. Весь его стиль отличался сухой экономностью, да и манерой двигаться он напоминал атлета, берегущего силы для решающего рывка.
Он произнес короткую речь, сводившуюся к тому, насколько уникальна и досточтима
фирма Salomon Brothers. Нам рассказали о том, что это лучшая в мире торговая фирма и что
здесь очень ценят умение работать в коллективе и поддерживать дух сплоченности (а где
иначе?). Нам сообщили, что, если кто-нибудь вздумает болтать с газетчиками о доходах
компании, он будет немедленно уволен (фирма отличается скромностью и осторожностью).
Может, кто слыхал о судьбе служащего Salomon из Лос-Анджелеса, который появился на фото в
«Newsweek» снятым на фоне бассейна для демонстрации того, как хороши его дела? Так вот, его ограбили. Нам объяснили, что капитал в 3 миллиарда долларов делает фирму самой
мощной силой финансовых рынков и что не имеет никакого значения, чего нам удалось добиться
до этого, потому что ни один из нас недостоин даже подать чашечку кофе тем, кто работает на
торговом этаже. Под конец нам посоветовали ни о чем не тревожиться и предоставить фирме (то
есть самому Мэсси) решить, где именно нам лучше работать по окончании учебы.
Подобно другим администраторам компании, Мэсси в 1985 году был окрылен - уже
несколько кварталов подряд фирма показывала рекордную прибыль. Причем рекордную не
только для истории самой фирмы, но и по масштабам всей Уолл-стрит. Он не мог ошибиться. Из
того, что он говорил, следовало, что и фирма не может ошибиться. Но когда он попросил
задавать вопросы, возникло глухое молчание. Мы были слишком подавлены и онемели.
Лично я не собирался задавать никаких вопросов. Он наверняка знал много чего
интересного, но у меня возникло ощущение, что приглашение задавать вопросы было
неискренним. И в этом я был не одинок. Никто не захотел поинтересоваться, к примеру, почему, если все служащие Salomon должны воздерживаться от контактов с газетчиками, Гутфренд
красуется на обложках всех деловых изданий страны. Никто не рискнул спросить и о том, что
действительно интересовало каждого: сколько мы будем зарабатывать в ближайшие пару лет. И
уж подавно никому в голову не пришло задать вопрос, почему Джима Мэсси, занимающегося
подбором кадров и несущего прямую ответственность за взрывное расширение фирмы, не
тревожат последствия этого безрассудного роста (хотя даже студенты учебных курсов понимали, что что-то идет не так). Мы просто не могли придумать, о чем бы его спросить. Именно этим и
отличается работа от школы. Здесь не были нужны любознательные и пытливые умы. Фирме
нужна была слепая вера. Но Мэсси наткнулся на отпор даже со стороны слюнтяев из первого
ряда; даже они не захотели ему подыграть.
Прямо передо мной в первом ряду сидела Сьюзен Джеймс, похожая на измученную
воспитательницу детского сада. Ну же, мальчики, спросите его о чем-нибудь! Наконец справа от
меня вытянулась вверх рука какого-то отъявленного отличника. Я немного знал его и закрыл
глаза, чтобы не видеть этого позора. И он не подкачал.
- Не могли бы вы сказать, - спросил этот юный карьерист, - собирается ли фирма открыть
отделение в одном из городов Восточной Европы? В Праге или еще где-нибудь?
В Праге! Если бы перед нами был не член исполнительного комитета компании, а кто-
нибудь рангом пониже, класс бы немедленно взорвался свистом, воплями и градом бумажных
шариков. Вместо всего этого сзади раздались звуки кашля... как будто там давились от смеха.
Скорее всего, за всю 75-летнюю историю фирмы никому и в голову не приходило открыть