Майкл Льюис

Маклер. Мать твою, ты думаешь, это богадельня? Я занят!

Я. Может, я мог бы помочь?

Маклер. Притащи мне бургер. С кетчупом.

Я вел себя крайне осмотрительно. Нужно было соблюдать миллион разных правил, а я не

знал ни одного. На этаже толпились, роились маклеры, продавцы и менеджеры, и сначала я

даже не мог их различить. Основные признаки я, конечно, знал. Продавцы разговаривают с

инвесторами, маклеры намечают цены, а менеджеры курят сигары. Но этим все мои познания

исчерпывались. Большинство людей одновременно говорили по двум телефонам. При этом они

внимательно разглядывали маленький зеленоватый экран компьютера, заполненный рядами

чисел. Они кричали в один телефон, потом в другой, потом кому-то через проход, потом опять в

телефоны, затем тыкали пальцем в экран и вопили: «Мать твою!» Тридцать секунд считалось

долгим разговором. Будучи стажером, плебеем, юношей, лежащим под грудой китового дерьма, я делал то же, что и все остальные в моем положении: пристраивался поближе к кому-либо из

деловых людей и молча наблюдал. Я стал человеком-невидимкой.

Все это было крайне унизительно, и так и было задумано. Иногда проходил добрый час, прежде чем мое присутствие было замечено, иногда несколько минут. Но даже эти несколько

минут казались вечностью. Меня мучило, знает ли кто-нибудь вообще о моем присутствии.

Начнут меня когда-нибудь замечать? Кто-нибудь знает, что человек-невидимка уже здесь?

Особенно невыносимой ситуацию делал контраст между моим бесполезным и неподвижным

стоянием и бешеной активностью маклеров. Это подчеркивало мою предельную ненужность. Но

раз уж ты встал рядом с чьим-то столом, трудно было уйти, не дождавшись формальной

реакции. Простое исчезновение было бы признанием поражения: я не сумел довести до конца

ритуал знакомства.

Впрочем, идти-то, собственно, было особо некуда. Торговый зал в длину был как треть

футбольного поля и заставлен рядами скрепленных столов. Пространство между рядами столов

было настолько узким, что разойтись можно было, только повернувшись боком. Бесцельно

наблюдая за происходящим, ты рисковал помешать этим богам торговли. На торговый этаж

заглядывали все руководители, начиная с самого генерального Гутфренда. Это была не обычная

корпорация, в которой новичкам благожелательно улыбаются средних лет администраторы - это

ведь будущее нашей организации, господа! В Salomon мы были как заброшенные щенки, и

каждый был заведомо виновен, пока не докажет обратного. Окруженный столькими опасностями, ты вовсе не жаждал повстречать босса. Но выбора у тебя, увы, не было. Босс был повсюду. Он

видел тебя насквозь - с твоими красными подтяжками, украшенными золотым орнаментом из

больших знаков доллара, и он сразу тебя узнавал. Здесь умели определять стоимость.

Но даже если ты снимал свои красные подтяжки и принимал защитную окраску, в тебе

легко было узнать стажера. Стажеры вываливались из общего ритма. Движения торговой

площадки в точности повторяли движения рынка, как если бы они были связаны веревкой.

Стоило, например. Министерству торговли США опубликовать важную информацию, и рынок

облигаций начинало трясти. Одновременно начиналась тряска и на нашем торговом этаже.

Рынки сами решали, какая информация важна, а какая нет. В одном месяце это была величина

торгового дефицита США, в другом - индекс потребительских цен. Штука в том, что маклеры

знали, какие показатели важны в этом месяце, а студенты учебных курсов - нет. В 8.30 утра

торговый этаж Salomon Brothers мог уже размышлять над новой информацией, мучимый

опасениями и надеждой, готовый схватиться за новую возможность, купить или продать

облигации на миллиарды долларов, чтобы в результате заработать или потерять миллионы, а к

этому моменту из лифта только выходит ничего не подозревающий студент и произносит:

«Виноват, я иду в кафетерий, купить что-нибудь?» Короче говоря, мы были полными идиотами.

Один удачливый стажер сумел обойти мучительный ритуал вхождения в фирму. Звали его

Майрон Сэмюэлс, и он умудрился так договориться с главой отделения муниципальных

облигаций, что, когда я только появился в фирме, он уже ездил на работу в одной машине с

двумя директорами и ведущим маклером. Говорили, что у него семейные связи на самом верху

компании; другим объяснением чудес было то, что он гений. Как бы то ни было, он вполне

использовал свое уникальное положение. Он разгуливал по торговому этажу с

непринужденностью, редкой даже у тех, кто там действительно работал. А поскольку он сам еще

не работал, то мог наслаждаться жизнью, как дите, которому разрешили гулять по офису своего

папочки. Он проходил к стенду с муниципальными облигациями, садился, вызывал чистильщика

обуви, звонил приятелю по межгороду, закуривал сигару и забрасывал далеко не лоснящиеся

блеском ботинки на стол. Он по-приятельски окликал проходящих мимо директоров. На такое не

отваживался буквально никто - только Сэмюэлс. В общем, чем более высокое положение

занимал человек в фирме, тем добродушнее он относился к Сэмюэлсу. Наверное, чем выше