Майкл Льюис

Что ж, в той ситуации это был совсем не праздный вопрос. Тот, кого оставили без вещей, стал владельцем влажных косметических салфеток, и когда вечером он обнаружил, что может

переодеться к ужину только в эти салфетки, то, конечно же, взбесился. Поскольку розыгрыш был

предназначен только для внутреннего потребления отделом закладных и ни одно «К» из этого

отдела к делу не подходило, разве не было бы разумнее просто избавиться от этих тряпок? Все

согласились. Так что один из маклеров запихал все тряпье в зеленый рюкзак, как поступают

убийцы с трупом, и выбросил его в кучу строительного мусора через улицу от здания Salomon -

как раз перед входом в Теннисный клуб. Маклеры дали клятву, как Том Сойер и Гек Финн, ни

одной живой душе не рассказывать об этой скандальной истории. «И до сих пор, - утверждает

Килберг, - никто не знает, чей это был костюм».

В общем, отдел жил скорее по законам студенческого братства, чем как подразделение

крупной корпорации. По крайней мере часть ответственности за такой инфантилизм поведения

лежала на боссе. Он не был одним из мальчишек, он был заводилой. Раньери мало было просто

выигрывать - нужно было делать это стильно. На его рабочем столе на пике для накаливания

отработанной корреспонденции болтались оранжевые трусы морского пехотинца. Делать

больше денег, чем вся остальная фирма, было здорово, но, когда ты делал больше денег, чем

вся остальная фирма и при этом половину дня оттягивался, разыгрывая своих подчиненных и

пыхтя неимоверно толстой сигарой, это был чистый восторг.

Маклер вспоминает, как Раньери вываливается из своего кабинета в общий зал, чтобы

поговорить с одним из своих молодых маклеров, Эндрю Фривалдом. «Он улыбался во весь рот.

Он встал совсем рядом с Энди и расспрашивал о каких-то деталях сделки. Энди расписывал, как

он надеется продать облигации в Японии и Лондоне, а Леви кивал в знак согласия и как-то

загадочно улыбался. Энди еще что-то сказал, а Леви по-прежнему стоял рядом и улыбался. Тут

Энди заметил шутку: Леви держал большую зипповскую зажигалку прямо у него под яйцами.

Брюки уже начали дымиться. Энди подпрыгнул чуть не до потолка».

Другой Энди, Энди Стоун, вспоминает, как Раньери вылил в карманы его куртки бутылку

ликера «Irish Cream». Когда тот возмутился и заявил, что это его любимая куртка, Раньери

извлек из кармана четыре мятые стодолларовые бумажки и сказал, протягивая их: «Не хнычь, купишь другую». Импульсивность Раньери была того рода, который крайне редко изучают в

бизнес-школах в ходе анализа процессов принятия управленческих решений. Мария Санчес

вспоминает, как в первый день ее работы в отделе финансирования операций с закладными ей

организовали обход фирмы и она встретила в холле Раньери. «Я понятия не имела, кто он такой,

- рассказывает она. - Переваливаясь, как пингвин, он шел по холлу, размахивая одним из своих

мечей - в офисе он держал целую коллекцию. Подойдя к человеку, который был моим гидом в

тот день, он, наставив на меня меч, громко спросил: „А это кто такая?"

Нас представили друг другу, и он спросил: „Вы итальянка?" Я ответила, нет, кубинка. На

мне была блузка и такой бант, концы которого спускались вниз, как галстук. Леви вытащил из

кармана ножницы и, широко улыбаясь, отрезал их. При этом он заявил, что не любит, когда

женщины носят галстуки. Потом достал из бумажника стольник, протянул мне и посоветовал

купить новую рубашку. Я подумала: „Господи Исусе, куда ж я попала?"»

В конце концов Джон Гутфренд заставил Раньери перемениться. Гутфренд и сам был не

против маленьких шалостей, но при этом он был руководителем крупной корпорации. Его вице-

председатель начинал уж слишком смахивать на председателя каких-то шутов гороховых. Чтобы

передать фирму Леви, тот должен был хотя бы выглядеть соответственно. «Помню, как-то

появился Леви и швырнул Лиз [Абраме, его секретарша] свою карточку American Express со

словами: «Сходи в „Brooks Brothers" и купи мне весь гардероб, Джон велел, чтобы я одевался

иначе"», - вспоминает Энди Стоун.

Заботы Гутфренда не ограничивались одеждой. «Гутфренд следил, чтобы Леви не

толстел, - рассказывает другой маклер. - Помню, как-то, когда нам принесли пиццу, вдруг пришел

Гутфренд. И Леви не ел, пока тот не ушел. Все знали, какую именно пиццу облюбовал Леви. У

него было на лице такое выражение: только тронь эту пиццу - и считай себя покойником».

Леви вспоминает о своем преображении несколько иначе. Однажды его жена Пегги и Лиз

Абраме «хитростью затащили» его в универмаг Барни. «Я согласился купить один новый костюм,

- рассказывает он. - Мы бродили по магазину, и малый, который помогал нам покупать, спрашивал, что я думаю о том или ином костюме. Я всякий раз отвечал, что да, прекрасный

костюм, и этот малый снимал его с вешалки. Лиззи сказала ему, что я намерен купить все, что

мне придется по душе, но я-то об этом ничего не знал. Когда мы обошли весь магазин, я таким

манером навыбирал девять костюмов. Осталось то, что я больше всего ненавижу, - примерять

все это траханое тряпье. Ну, а пока я всем этим занимаюсь, Лиззи берет мою кредитную карточку