Майор и волшебница

– На два слова, майор…

Мы отошли метров на пять, и он сказал:

– Лирически смотреть вслед девушке и махать платочком нет нужды. Не на Северный полюс уезжаем.

– Я и не собирался, – сказал я вовсе и не задиристым тоном.

– Вот и прекрасно. Немедленно уезжайте в город и приведите батальон в боевую готовность. Это приказ комдива. Другого приказа пока что нет, но не исключено, что вам придется участвовать в операции. Часа через два, когда мы вернемся и я доложу в штаб армии о результатах, они там примут окончательное решение касательно вашего батальона, так что времени у вас достаточно. – Когда я козырнул и собрался сделать «кругом», добавил: – Минутку. Сначала приободрите девушку, что ли, или как там это назвать…

Повернулся и энергичным шагом пошел к передней машине – там все уже сидели, ждали только его и Линду. Я взглянул на Линду, и сегодня щеголявшую в наряде «настоящего разведчика». Не нуждалась она ни в каком ободрении – так и светилась азартным возбуждением, как часто случается с людьми и перед боем, и перед крайне серьезным делом, каким безусловно был этот разведпоиск. И вновь ощутил легкое удивление: совсем немного времени понадобилось, чтобы чинная и благонравная немецкая студенточка превратилась в этакую лихую амазонку с красной звездой на кубанке.

А впрочем, чему тут удивляться? С людьми частенько такое случалось. Жила, можно сказать, бездумно, плыла по течению – и вдруг оказалась в вихре событий, частичкой могучей силы, где кое-что серьезное зависело и от нее, – и все происходящее, что важно, ничуть не противоречило ни ее жизненной позиции, ни убеждениям…

Ни обнять, ни поцеловать ее я, конечно, не мог – слишком много людей рядом. Я только сказал:

– Ты уж постарайся…

– Постараюсь, – заверила она. – И знаешь что, Теодор? Я решила принять твое предложение.

Я ничего не успел сказать – с передней машины ей нетерпеливо посигналили, и она, улыбнувшись мне, пошла туда. На полдороге обернулась, вновь улыбнулась и помахала рукой.

Такой я ее видел в последний раз, такой и запомнил на всю оставшуюся жизнь…

Они тронулись. Два неплохих трофейных вездеходика «Кюбельваген» с опущенным брезентовым верхом и положенными на капоты ветровыми стеклами. Линда в переднем, рядом с водителем, а на заднем сиденье – Радаев и Кузьменок. Во втором – Чугунцов и трое офицеров из Смерша. Справа, вровень с первой машиной – мой трофейный трехосный броневик с легкой пушкой, и замыкал «студер» с автоматчиками. Диспозицию разрабатывал не я, а Радаев, и сразу ясно, хотел максимально подстраховать Линду. Хотя сам он ни словечком не обмолвился, я понимал, что для него чертовски важен этот разведпоиск – и был совершенно уверен, что он не сообщил начальству, как именно намерен его проводить. Не поверило бы начальство, решило бы, что полковник определенно тронулся умом…

Не было смысла торчать тут и таращиться им вслед – к тому же у меня был недвусмысленный приказ. И я быстро пошел к своему «Адмиралу», оставшемуся единственной машиной на дороге.

…Батальон поднялся по боевой тревоге быстро и привычно – роты собраны, пушки прицеплены к грузовикам, снаряды, станкачи и боеприпасы погружены, «студеры» для пехоты готовы. Оставалось сидеть и ждать нового приказа. Еще до того, въехав в город, я привычным глазом определил по деловитой суете: пожалуй что, по боевой тревоге поднимается вся дивизия…

Через полтора часа, когда им полагалось бы вернуться, я почувствовал легкое неудобство. Отнюдь не тревогу и не беспокойство – для них не было причин, летчики же сообщали, что немцев и близко нет, группа подобралась немаленькая, крепко вооруженная, и я был совершенно уверен: в случае чего Радаев постарается в первую очередь вывести из-под удара Линду, очень уж много она для него значит. Объяснение подворачивалось одно: поиски потребовали гораздо больше времени, чем поначалу самонадеянно решила Линда.

Когда пошел третий час их отсутствия, я все же не выдержал, позвонил в Смерш, сказал, что хочу поговорить с Радаевым, – ни малейшего удивления такая просьба не могла вызвать. Мне ответили, что Радаев еще не вернулся, и когда будет – неизвестно.

А вскоре дверь отворилась, и вошел Чугунцов в надетой набекрень фуражке на взъерошенной голове, с правой рукой на перевязи, за распахнутым воротом гимнастерки белеют свежие бинты, видно, что правое плечо перевязано, и на нем в гимнастерке дырка, а сама гимнастерка справа покрыта подсохшими темными пятнами. Грузно, без своей обычной кошачьей ловкости в движениях опустился на стул. Лицо у него было такое, что спрашивать ни о чем не было нужды – и сердце у меня оборвалось. Я сказал – не спросил, а именно что произнес:

– Линда…

Он неуклюже полез левой рукой в левый же карман гимнастерки, достал и положил передо мной гвардейский знак – почти вся белая эмаль вокруг звезды с древком флага отбита, и орден Славы третьей степени – ленточка пробита и смята, правый верхний луч звезды со вмятиной, выгнут наружу.