Майор Пронин и профессор в подвале

— Отлично, — сказала Мария Сергеевна. — Значит, кондиционирование. Кроме того, я буду получать большие гонорары. Мои книги будут издавать крупные издатели, они не скупятся на оплату больших ученых. Однако наибольший успех выпадет не книгам по математике. Я напишу еще книгу… Назовем это социальной темой. Что-нибудь вроде того, что… Ну, скажем, “Почему я бежала из Советской России”. Или — “Закат науки за железным занавесом”…

— Если вы это сделаете, вы разбогатеете, — сказал Харбери. — Мы даже найдем человека, который напишет за вас такую книгу.

— Нет, зачем же, я уж сама это сделаю, — сказала Мария Сергеевна. — А летом, в каникулярное время, поеду отдыхать… Говорят, у вас хорошо во Флориде?

— У нас много хороших мест, — сказал Харбери. — Вам будет из чего выбрать.

— Первоклассные отели, море, прогулки на яхтах… — задумчиво произнесла Мария Сергеевна. — И, наконец, вы привезете ко мне мою дочь. Если удалось похитить меня, то уж мою дочь вы сумеете переправить. Ей предстоит блестящая будущность. Туалеты. Развлечения. Брак с каким-нибудь молодым адвокатом или офицером. Таким, как вы, например.

…Мария Сергеевна загадочно смотрела на своего собеседника; он верил ей и не верил, но во всем его облике появилась какая-то размягченность.

— Все это вы мне можете гарантировать? — спросила Мария Сергеевна.

— Да, — сказал Харбери.

— Я не обманываюсь?

— Нет, — сказал Харбери.

Мария Сергеевна улыбнулась.

— Это рай. Настоящий американский рай. Как видите, я сумела его нарисовать, майор… Я не ошибаюсь, майор Харбери? В таком раю я обречена блаженствовать?

Да, она улыбнулась!

Сперва Харбери не поверил своим ушам: эта женщина слишком быстро сдавалась, даже в лагерях для перемещенных лиц русские, которых вербовали после войны в иностранную разведку, даже они труднее поддавались на уговоры. Но Ковригина перечислила именно все те блага, какими приманивали за океан иностранных артистов и ученых. Все может быть! Может быть, она и не такой уж преданный своей Родине человек, как ее рисовали.

Харбери полагал, что Ковригина перечисляет условия, на которых согласна перейти на службу к другой стране. Она, конечно, запрашивает… Хотя, кто знает, может быть, она и в самом деле стоит такой цены?

Мария Сергеевна продолжала улыбаться.

— А вы сумеете привезти мою дочь? — спросила она. — Вы не обманываете?

— Можете не сомневаться, — охотно подтвердил Харбери. — Для нашей разведки нет невозможных вещей.

Лицо Марии Сергеевны потемнело.

— А знаете, что сделает моя дочь, — спросила она, — когда вы привезете ее ко мне?

— Бросится к вам в объятия?

— Вы угадали, — сказала Мария Сергеевна. — Но только наполовину. Она действительно бросится… для того, чтобы плюнуть мне в глаза!

Харбери пытливо посмотрел на Марию Сергеевну.

— Я не совсем вас понимаю…

— И не поймете, — с насмешкой произнесла Мария Сергеевна. — Вы предлагаете мне все блага? Вам они представляются верхом человеческого существования? Но вы просто недостаточно осведомлены о моей жизни. Значит, институт, машина, собственный дом, деньги, курорты, туалеты. Что еще вы можете обещать мне? Представьте себе, все это я имела в Москве. Институт у нас такой, что не мы интересуемся вашими открытиями, а вы нашими. Машина… Когда мне бывает нужна машина, я ее получаю, а то, что она не моя, не так уж важно. Не нужен мне и собственный дом с пятью спальнями и десятью гостиными, меня и мою дочь устраивала наша квартира. Мы с дочерью не раз отдыхали и на Кавказе, и в Крыму, где нисколько не хуже, чем на ваших курортах. А что касается туалетов, это просто смешно. Ведь не мы у вас, к примеру, а вы у нас покупаете меха… — Мария Сергеевна горько усмехнулась. — Я не знаю, что вы делали и долго ли жили в России, но вы совсем не знаете советских людей.

Харбери поднял руку, как бы желая остановить свою собеседницу.

— Извините, — сказал он. — Вы умней и сильней, чем я думал. Но есть нечто, от чего и вы не захотите, не сумеете отказаться. Свобода! Свобода, которая есть необходимое состояние всякой души. Истинная и полная свобода.

— О, майор Харбери, вы перешли к другим категориям… Но навряд ли вы успеете и здесь. Вероятно, свободу мы тоже понимаем по-разному.

— Свобода духа — вечная и неизменная категория.

— Допустим. Позвольте же вас спросить: вы свободны?

— О да!

— В таком случае выпустите меня отсюда.

— Не могу!

— Но ведь вы же свободны?

— Мне просто невыгодно вас отпускать.

— Что же это за свобода, которая нуждается в подавлении свободы другого?

— Свобода борьбы!

— Или конкуренции. В том мире, который вы представляете, свобода в том и заключается, чтобы лишать свободы других. Свобода сильного.

— Но я и предлагаю вам силу!

— Силу или свободу?

— Средства, которые сделают вас свободной.