Майор Пронин и тайны чёрной магии

Он смотрел на Пронина влюблёнными глазами. Когда я впервые заметил нежный взгляд Евдокимова, брошенный им на Пронина, я подумал, что это мне показалось. Продолжая наблюдать за Евдокимовым, я убедился, что он на самом деле относится к Пронину с нежностью и я приписал это личному обаянию Пронина, которым тот был наделён от природы. Но, как выяснилось дальше, нежность Евдокимова была вызвана важной и совершенно конкретной причиной: Пронин спас Евдокимова от смерти.

Когда ужин наш подходил к концу и вино сделало всех развязнее, Иван Николаевич, который в тех случаях, когда ему приходилось пить, умел никогда не напиваться, посмеиваясь, спросил есть ли у меня к нему ещё какие-нибудь вопросы.

Я сказал, что есть. Действительно, на языке у меня вертелось ещё несколько вопросов.

– Журналисты – самый ненасытный народ, – сказал Пронин. – Но поскольку ты уезжаешь, перед отъездом тебе ни в чем нет отказа. Слушаем тебя.

Тогда я сказал, что у меня всего два вопроса, хотя на самом деле их было четыре…

– Первый из них, – сказал я, сдвигая два вопроса, – может быть, задавать и не тактично, но это вопрос об ошибках Дмитрия Степановича. Ты несколько раз упоминал о них, о каком-то его легкомыслии. В чём это выразилось, если, конечно, можно об этом опрашивать? Не это ли легкомыслие привело к попытке Лещенко убить Дмитрия Степановича? И, потом, мне всё-таки неясно, почему пистолет, из которого Лещенко пытался застрелить Дмитрия Степановича, не выстрелил?

– А ты догадлив, – засмеялся Иван Николаевич, – Лещенко стрелял именно потому, что Дмитрий Степанович проявил легкомыслие, а пистолет не выстрелил…

– Разрешите? – вмешался Евдокимов. – Мне кажется, я расскажу об этом лучше.

– Нет, не разрешу, – отрезал Иван Николаевич. – Это вам только кажется, что вы расскажете лучше. Вы начнёте меня хвалить, а я в этом не нуждаюсь. Лучше я расскажу сам.

Общий разговор давно уже прекратился. Прибытков беседовал о чем-то с Чобой, девушки щебетали друг с дружкой. Мы втроём, Пронин, Евдокимов и я, сидели на углу стола и продолжали беседу.

– Дело в том, что я до некоторой степени был осведомлен о работе Дмитрия Степановича, – сказал Пронин. – Недаром же он жил здесь, у меня. Но практически, в работу Дмитрия Степановича я вмешался всего лишь один раз. Он сказал мне, в чём подозревает Лещенко и что собирается его арестовать ночью в поле. Знал я и об обыске, который собирался сделать в этот день Дмитрий Степанович в хате Лещенко, знал и о том, что он там ищет. Но меня поражало, насколько он недооценивает волчью природу своего врага. Мы вообще, все слишком размагнитились, слишком настроились на мирный лад. А ведь попадись мы в руки к таким, как Лещенко, они нас не помилуют. Уж это бесспорно. Дмитрий Степанович искал то, что нужно, но искал не всё, что нужно. Если предположение Дмитрия Степановича было правильно, у Лещенко должно было быть оружие. И, вот, я позволил себе вспомнить, что и я тоже был когда-то оперативным работником. Когда Дмитрий Степанович покинул хату Лещенко, её навестил я. Обыск был произведен тщательно и незаметно. Дмитрий Степанович осмотрел решительно всё, за исключением ведра с помоями. Ведро это стояло на самом ходу и было наполнено грязной водой и арбузными корками. Печальная практика научила меня тому, что опытные преступники прячут то, что им нужно спрятать, в самых неожиданных местах и часто на самом виду у непрошеных посетителей. Поэтому с давних пор я с большим предубеждением отношусь к мусорным ящикам и помойным вёдрам. Я не побрезговал слазить в злополучное ведро. На дне в водонепроницаемом футляре лежал готовый к употреблению пистолет. У меня был уже в жизни такой случай, когда я обнаружил в одной подпольной лаборатории ампулы с чумной вакциной, которые я не мог взять без того, чтобы не спугнуть преступника. Тогда я подменил их ампулами с обыкновенной мыльной водой. Это было перед войной… Так я поступил и на этот раз. Я разрядил пистолет, но оставил его на месте. Поэтому он и отказал в решительную минуту, к удивлению обоих присутствующих. Если бы не эта предосторожность, мы бы не видели сегодня ни Маруси Коваленко, ни Дмитрия Степановича, потому что у Лещенко не оставалось другого выхода, как уничтожить их обоих. Вот и весь сказ.

– Да, это урок на всю жизнь, – сказал, обращаясь ко мне, Евдокимов. – Теперь я понимаю, почему старые чекисты с таким уважением отзывались о майоре Пронине, когда при них упоминалось его имя.

Пронин невежливо перебил Евдокимова.

– Дмитрий Степанович подумал обо всём, кроме себя, – сказал он. – А для часового это непростительное легкомыслие. Оберегая себя, он оберегает порученное ему дело.

Иван Николаевич помедлил и обратился ко мне:

– А теперь давай свой второй вопрос.

– А второй мой вопрос такой, – сказал я. – Почему Дмитрий Степанович придавал такое большое значение разбрасыванию земли во время ворожбы, почему именно эта деталь таинственного обряда привлекла его особое внимание?

– Как? – воскликнул Пронин и даже поднялся со своего места – Неужели ты не догадался?