Майор Пронин и тайны чёрной магии

– Как тебе не стыдно! – перебил меня в свою очередь Пронин. – Маруся – провокатор?! Да как у тебя язык повернулся это сказать? Я понимаю твою мысль. Ты хотел сказать, что Маруся была подослана к Лещенко и без её участия Лещенко не удалось бы разоблачить? Правильно. Секретная служба есть секретная служба. Но прежде всего Маруся даже не профессионал. Наш разведчик всегда может обратиться за помощью к любому советскому человеку и, полагаю, никогда не встретит отказа. Но главное не в этом. Что такое провокатор? Это – подстрекатель, его задача искусственно вызвать преступление, спровоцировать преступление, провокатор предлагает тебе совершить преступление, а затем тебя выдаёт. Разве таково было задание, полученное Марусей от Евдокимова? Да никогда в жизни! Секретная служба не может обойтись без секретных сотрудников, но что ей было поручено – уговорить Лещенко совершить преступление? Нет, нет и нет! Ей было поручено только установить, чем занимается Лещенко. Если бы Маруся Коваленко заявила, что Лещенко валяет дурака и всего-навсего занимается лишь тем, что перекликается с чёртом, она стала бы свидетельницей защиты, а не обвинения. Только правду! Только правду поручено было ей установить, и ничего больше. С тех пор, как из органов государственной безопасности удалены авантюристы вроде всяких Меркуловых, Берия и Абакумовых, с тех пор, как снова восстановлен партийный контроль за деятельностью органов, с тех пор правда вернулась в наши органы. Среди обывательской интеллигенции сейчас модно с пренебрежением говорить о наших органах и походя их осуждать. Это ничего не стоящие обывательские толки. Народ думает иначе. Народ и наша партия составляют одно, народ предан делу коммунизма, иначе мы не наблюдали бы непрерывного движения вперед до тех пор, покуда в мире существует капитализм, будут существовать и враги коммунизма. Есть они и в нашей стране, и их надо уметь находить. И в нашем лесу попадаются поганки, – ты сам видишь, какого мухомора нашли мы в нашей Улыбинской.

– Да, успокаиваться не приходится, – согласился я. – Врагов ещё много…

– Неправильная постановка вопроса, – обрезал меня Пронин. – Обычная обывательская манера. Идёшь по улице, толкнул тебя хулиган, а ты кричишь: от хулиганов нет проходу! Вытащили из кармана деньги – от воров нет житья. Врагов не много и не мало, врагов столько, сколько их есть. И надо не забывать, что они есть. Всё же, скорее, их немного. Но, к сожалению, много обывателей. Враг пустит слушок, а обыватель подхватит, враг скажет – плохо, жить нельзя, а обыватель и вправду верит, что жить нельзя, хотя сам живёт и живёт очень неплохо. Не надо забывать только, что враг никогда не успокаивается. Он действует. Каждое действие, даже каждое слово врага вызывает цепную реакцию со стороны обывателей. Иногда не так страшен враг, как страшна эта цепная обывательская реакция. Но иногда страшен и враг сам по себе. Лещенко действовал в одиночку, а нанёс вред, который не мог бы нанести целый отряд диверсантов. Поэтому, когда ты столкнёшься с брюзжащим обывателем, расскажи ему о Лещенко и пусть он тоже укажет – нужна ли нам наша разведка.

Пронин вышел и принёс из соседней комнаты томик в переплёте вишнёвого цвета.

– Для того, чтобы покончить с общими вопросами, – сказал он, я хочу напомнить тебе одну речь Ленина.

Иван Николаевич внимательно посмотрел мне в глаза.

– Догадываешься?

Мне показалось, что я догадываюсь.

– Да, – сказал Пронин, не ожидая моего ответа. – Я имею и виду речь Ленина на митинге сотрудников Всероссийской Чрезвычайной Комиссии 7 ноября 1918 года, – мне иногда кажется, что эта речь произнесена только вчера. Я отниму у тебя ещё пару минут и, думаю, ты не обидишься, если я её тебе сейчас прочту.

И он вслух прочёл эту речь Ленина, и ни мне, ни ему нечего было к ней добавить.

«Товарищи, чествуя годовщину нашей революции, мне остановиться на тяжёлой деятельности чрезвычайной комиссий.

Нет ничего удивительного в том, что не только от врагов, но часто и от друзей мы слышим нападки на деятельность ЧК. Тяжёлую задачу мы взяли на себя. Когда мы взяли управление страной, нам, естественно, пришлось сделать много ошибок и, естественно, что ошибки чрезвычайных комиссий больше всего бросаются в глаза. Обывательская интеллигенция подхватывает эти ошибки, не желая вникнуть глубже в сущность дела. Что удивляет меня в воплях об ошибках ЧК, – это неумение поставить вопрос в большом масштабе. У нас выхватывают отдельные ошибки ЧК, плачут и носятся с ними.

Мы же говорим: на ошибках мы учимся. Как во всех областях, так и в этой мы говорим, что самокритики мы научимся. Дело, конечно, не в составе работников ЧК, а в характере деятельности их, где требуется решительность, быстрота, а главное – верность. Когда я гляжу на деятельность ЧК и сопоставляю её с нападками, я говорю: это обывательские толки, ничего не стоящие. Это напоминает мне проповедь Каутского о диктатуре, равняющуюся поддержке буржуазии. Мы же говорим из опыта, что экспроприация буржуазии достается тяжёлой борьбой – диктатурой.