Майор Русо Бланко. Русские хроники парагвайской войны

Снова началась сельва. Шиди залазил на самое высокое дерево и указывал путь. Воин Гарига собирал съедобные растения и охотился. А воин Кимаха, совсем ещё ребёнок, помогал ему: лазил по деревьям, доставал яйца из гнёзд, мёд и фрукты. Воин Турго собирал сухие ветки, разжигал костёр и готовил пищу.

В воздухе повеяло прохладой и влагой. Шиди сказал, что озеро уже близко. Прямо из сельвы вышли на берег Питиантуты и долго любовались синевой в обрамлении изумрудной сельвы. Сфотографировались на берегу, искупались и пошли на охоту. После первого выстрела в небо разом взлетели тысячи птиц, заслонив солнце и оглушив криками и хлопаньем крыльев. Кимаха нашёл старый колодец и все вдоволь напились чистой воды. Разбили лагерь.

На следующий день занимались топографической съёмкой. Для безводного Чако озеро оказалось огромным – два на пять километров. На восточном берегу обнаружили питавшие его ключи и Беляев на карте сделал пометку для постройки форта. А Шиди нюхал воздух и пристально вглядывался в сельву.

– Алебук! За нами наблюдают морос!

Вождь посоветовал развесить на ветках бусы и осколки цветного стекла. К вечеру они исчезли. Чимакоки испугались и отказывались идти в сельву – в прошлом году морос напали на них, истребив половину племени.

Беляев принял решение закончить экспедицию и идти на север в форт Байя Негра. Шли быстро, переходя в брод мелкие лагуны и грязные ручьи. Постоянно петляли. Генерал продолжал развешивать бусы и стёкла, а они продолжали исчезать. Вечером вокруг лагеря сооружали ‘предупредительную линию’, обвязывая кусты верёвками, одеждой и упряжью. Подвешивали всё, что могло греметь: миски, ложки и пустые консервные банки.

В полночь Беляев проснулся от едва слышного стука оловянной миски. Открыл глаза и, как всегда в последние месяцы, увидел перед собой непроглядную темноту неба, сверкающего сотнями серебряных звёзд. На фоне звёзд увидел себя на вступительных экзаменах в кадетском корпусе. Преподаватели восхищаются его оценками, но недовольны результатами медицинской комиссии – Ваня безнадёжно близорук. Плачет в коридоре, а за стеной тётя Генриетта Ивановна беспардонно отчитывает генерала Махотина:

– Как Вы можете отказать? У нас в роду все мужчины – военные! Его братья учатся тут! Мальчик хочет на штыках умереть за Отечество!

Ваня вновь проходит проверку на зрение и сам начальник училища генерал Демьяненков шёпотом подсказывает ему буквы. Вот он, уже кадет, сидит за партой на уроке математики. Преподаватель объясняет теорию бесконечно малых величин. Вдруг цифры на доске превращаются в индейские луки и стрелы, а портреты великих математиков становятся портретами индейских вождей.

– Кадет Беляев! – обращается к нему преподаватель. – Можно ли с помощью сей теории рассчитать площадь пространства, занимаемого индейцами Чако?

Ваня вскакивает с парты и почти криком, не задумываясь, отвечает:

– Никак нет! Нужна формула Питиантуты!

– Не кричи, Ваня, – кто-то шепчет ему на ухо. – Сам Император идёт.

Вдруг он понимает, что ему всего лишь три года и он находится в Летнем саду в Санкт-Петербурге. Поворачивает голову и видит свою няню и брата Володю. Няня снимает с них кепи, а император Александр Третий отвечает едва заметным кивком головы. Поправив ленту с орденами, торжественно следует далее по дорожке сада. Между двумя раскидистыми, вековыми дубами сами открываются огромные позолоченные двери и император величественно входит в зал. Вдруг Александр Третий превращается в своего наследника Николая Второго и Беляев понимает, что это последний императорский бал в Зимнем дворце перед началом войны с Японией. В огромном камине языки пламени высвечивают дату ’12 января 1904’.

В ротонде, в круглом зале и на входе во фрейлинский двор стоят огромные столы с угощениями. Лакеи на золотых подносах разносят шампанское. Оркестр из пятисот струнных инструментов играет полонез из оперы Глинки ‘Жизнь за царя’. К Николаю Александровичу присоединяется супруга Мария Фёдоровна в сверкающей алмазной диадеме. За ними следует его мать – вдовствующая императрица – с великим князем Владимиром и великой княгиней Марией Павловной. Гости начинают рассаживаться за бесконечно длинными столами.

– Мадам, не обрежтесь о мои звёзды! – столкнувшись с пышной дамой, предупреждает генерал, весь увешанный орденами.

Император ждёт пока все займут свои места. Перед каждым гостем расставлены шедевры поставщиков Двора Его Императорского Величества: фарфоровая посуда Губкина, золотые приборы и серебряные вазы Абросимова с шоколадными конфетами Эйнема. Японскому атташе отведено место в самом конце стола у пылающего камина – указание на Высочайшую немилость.

– Штабс-капитан Беляев! – голос императора раздаётся эхом во всех залах и коридорах. – Почему без супруги? Не боитесь тоже впасть в немилость? Ах да, Вы обвенчаетесь только через год, причём тайно. Мужайтесь, голубчик!

– Почему, Ваше Величество? – спрашивает Беляев, от испуга забыв встать.