Майор Вихрь

— Ну, расскажите-ка вашу столь печальную историю еще раз. Пока вы чувствуете себя скованным и чересчур старательно повторяете заученный вами текст.

Длинный переводил слова шефа, а Вихрь в эти секунды, пока ему переводили то, что он и без того понял, мучительно старался найти объяснение двум главным вопросам, которые ему еще не задавали, но зададут обязательно: откуда в его портфеле пистолет и гранаты.

— Вы не верите мне? — спросил Вихрь, когда длинный перевел слова шефа.

— А вы себе верите? Сами-то вы себе верите? — сказал длинный.

— Я не понимаю... — улыбнулся Вихрь. — Можно подумать, что я совершил нечто предосудительное. Мой аусвайс в полном порядке, в портфеле должны лежать характеристики с работы, подписанные вашими людьми...

Он упомянул про портфель, ожидая сразу же вопроса о его содержимом, но ошибся.

— Хорошо, хорошо, — сказал шеф, — мы ждем. Повторите вашу историю, она занятна.

— Я готов повторять ее хоть сто раз — она не станет иной, моя история, как бы я ни хотел этого. Вы думаете, мне очень легко повторять вам о зазря погибшей матери, о фильтрационном лагере, где не так сладко, говоря откровенно? Разве легко рассказывать о гибели отца, об отступлении, страшном, голодном отступлении под бомбежкой с вашими войсками во Львов?

— Мне искренне жаль настоящего Попко, — сказал шеф. — Аусвайс подлинный, мы проверили. История Попко тоже правдива. Но меня интересует, какое вы имеете отношение к господину Попко? Настоящий Попко в данное время проживает в Бреслау, на Моцартштрассе, 24, в общежитии рабочих, которые трудятся на фабрике по производству пианино.

«Грубо работает, — решил Вихрь. — Попко сидит у нас».

— Либо это мой однофамилец, — сказал Вихрь, — либо вас вводят в заблуждение. Я готов к очной ставке.

— Ого!

— Конечно... Мне нечего бояться, я чистый перед вами. Я всегда был лояльным по отношению к новой власти.

— Послушайте, — сказал шеф, — я вижу, как вы напряженно ждете того момента, когда я стану спрашивать вас о парабеллуме и гранатах. Вы уже приготовили версию, видимо, вполне правдоподобную: мол, пистолет нашли во время отступления и гранаты тоже. Вы, верно, станете говорить, что вам это оружие было необходимо для личной безопасности, — все это мне понятно. Я не буду вам морочить голову. Я вам сейчас покажу ваш парашют и отпечатки ваших пальцев на шелку.

— Здесь какая-то досадная ошибка, господин начальник.

— Не надо. Вас выбросили ночью, и вы закопали свой парашют в двух километрах от наших казарм; солдаты в том лесу заготавливают дрова. Случайность — не спорю, но для вас это оказалось роковой случайностью.

— Пошли, — сказал длинный, — мы вам предъявим парашют для опознания.

— Мне нечего опознавать...

— Бросьте... Вы его закопали под двумя соснами, разве нет? И еще муравейник порушили — большой муравейник. В темноте, видно, упали прямо в муравейник.

Вихрь почувствовал, как у него зацепенели руки — он действительно упал в муравейник.

— Пошли, пошли...

И они пошли сквозь анфиладу комнат в большой зал. Здесь на вощеном паркете лежал его парашют. Вихрь пожал плечами и заставил себя улыбнуться.

— Не ваш? — спросил длинный. — Конечно, не ваш?

— Конечно, не мой.

— Понятно.

Они вернулись в кабинет шефа. Тот расхаживал вокруг стола и говорил по телефону, прижав плечом трубку к уху. Длинный шнур волочился за ним по полу. Шеф молча кивнул Вихрю на несколько листочков бумаги с отпечатками пальцев. Он, видимо, говорил с женщиной, потому что время от времени улыбался и играл бровями. Вихрь посмотрел листочки с отпечатками пальцев и сказал длинному:

— Я вообще-то в этой хитрости ничего не понимаю.

— От вас и не требуется ни черта. Просто поглядите: здесь заключения наших экспертов. Этого достаточно для того, чтобы расстрелять вас сегодня же.

— От таких шуток мороз дерет по коже...

— А нам не до шуток.

Шеф повесил трубку, закурил и, сев в кресло напротив Вихря, заговорил:

— Слушайте меня внимательно: сейчас не первый год войны, а четвертый. Время убыстрилось, у нас нет возможности держать вас в камере и разрабатывать тщательным образом. Для нас бесспорно, что вас сюда забросили, вся ваша история с Попко была бы темой для разговора, не найди мы абсолютно случайно парашют. Продолжайте слушать меня внимательно: мне вообще не нужно доказательств вашей вины, чтобы пустить вам пулю в лоб, хотя бы потому, что вы славянин. Сейчас я во всеоружии: вы не просто славянин, вы русский парашютист. Я попробую с вами поработать: пару дней вас будут пытать — больше у меня просто-напросто нет времени, а потом либо вы сломитесь, либо мы вас ликвидируем. Я сейчас сказал вам абсолютную правду. Нам трудно, у нас мало времени и много дел. Решайте для себя самого, как вам поступать. Альтернатива единственная: работа с нами; правда, которую вы откроете, может быть достаточной гарантией вашей жизни. Вообще-то говоря, запираться вам глупо: игра проиграна, в жизни всякое бывает, как ни обидно.

Вихрь хрустнул пальцами.

— Позвольте сигаретку...

— Курите, курите, — сказал длинный, — сигареты действительно хороши.

— Спасибо.