Майская ночь, или Утопленницы

Изначальная вина Стасика перед Савкой была тем более огромна, что сам виновный о ней даже и не подозревал. Запущенная им плоская галька достигала вприпрыжку чуть ли не середины Старухи (она же Воложка Куропатка), а ближе к осени Стасик голыми руками запросто извлекал из пересыхающей баклужины увесистых рыбин, именуемых в здешних краях душманами. А уж как он умел врать…

— Взяли налили в бухту бензину и подожгли. Крейсер расплавился и утонул…

Или, скажем, так:

— А планета — магнитная, не улетишь. Я тогда ракету водой облил, она заржавела. А ржавчина не магнитится! На другую планету перелетел, почистил — и полетел дальше…

И попробуй не заслушайся!

Но дело-то даже не в том! Мало ли у кого какие таланты? Вон Ромка Яхонтовый любого ровесника отметелит, а первенство Савки тем не менее признает. Стасик же держался с возмутительной независимостью и вообще вел себя так, будто не знал, кому принадлежит вся эта местность.

Теперь же, после теракта на пустыре, чаша терпения переполнилась. Ну вот пусть только выйдет еще раз за калитку!

* * *

Кошмарное дитя прекрасно сознавало обе грозящие ему опасности. Побег из-под стражи запросто мог обернуться высшей мерой наказания, то есть эвакуацией в город. Вторая опасность была не менее серьезна: сразу за штакетником беглеца, вероятно, подстерегали. Да что там вероятно! Наверняка! Браконьерства ему не простят.

Оставалось одно: провести операцию под покровом ночи.

Проделано все было в лучших традициях приключенческой литературы и на высочайшем профессиональном уровне. Дождавшись, когда родители уснут, Стасик соорудил из двух подушек собственное чучело и прикрыл его простыней. Затем бесшумно открыл окно, вылез наружу. Принял на руки Копченого, вернул створку на место и направился к дыре, ведущей на соседний участок, где калитка никогда не запиралась.

Три фонаря да половинка луны — вот и все освещение. Дачная улочка полусъедена тенью. И ни души, даже кошек нет. Отгремели воскресные гулянки с фейерверками, ночь с понедельника на вторник, по обыкновению, выдалась гулкая. Где-то вдалеке отчетливо тарахтел мотоцикл.

Ухабы представлялись бездонными ямами. Внезапно тьма в одном из них вспучилась и обратилась в дворнягу солидных размеров. Повела себя псина странно: вздыбила загривок, двинулась навстречу с угрожающим ворчанием. Не узнала, что ли? В руках Стасика шевельнулся Копченый. Такое ощущение, что тоже наежинился. Этого оказалось достаточно — собака взвизгнула, поджала хвост и, опрометью метнувшись к забору, нырнула в пролом.

Зато возле колодца увязался ежик, правда, вскоре отстал.

Надо полагать, дикое зверье испытывало к лешему (даже когда он вровень с травой) любовь и преданность, чего никак не скажешь о домашних животных.

Миновав развилку, добрались до заливного луга. В темноте он напоминал море. Смоляная вода шевелила бликами, подгрызала дорогу. Так случилось, что пик разлива выпал именно на эту ночь, и плотина сбрасывала по двадцать четыре тысячи кубов в секунду. В сотне метров от берега чернел, топорщился лесистый остров. Там трещал мотоцикл. Рубиновый огонек летел трассирующей пулей из конца в конец перелеска. Остановился. Смолк. Загремели отраженные водой голоса:

— Мать-мать-мать!.. Вода… Мать-мать-мать!..

И огонек с грохотом полетел в обратную сторону.

Стасик остановился посмотреть, чем дело кончится. Копченый тоже выпростал любопытное рыльце.

— Съездили на рыбалку! — со знающим видом заметил он. — С двух сторон дорогу перелило. Там, на острове, и заночуют…

Погорелец оказался прав.

— Вода… Мать-мать-мать!.. — донеслось издали.

— Тоже вроде меня… — скорбно подытожил Копченый, уставив лунные ночные глазищи вослед пойманному разливом мотоциклу. — Куда ни кинь, все клин…

Свернули к пустырю. Возле проволочного ограждения Стасик спустил Копченого на землю, спросил сердито:

— А снова выльют?

— Придумаю что-нибудь, — ворчливо отозвался тот. — А ты домой давай — хватятся…

— Я к тебе сюда по ночам ходить буду, — пообещал Стасик.

Копченый недовольно покряхтел, но, как видно, решил благодетеля своего отказом не обижать. Ладно, мол, приходи. Все равно ведь припрешься — запрещай, не запрещай…

Тем же маршрутом Стасик вернулся на участок. Отворил окно, махнул через подоконник — и тут (вот невезуха-то!) со щелчком зажглась лампочка, осветив комнатку, кровать и сдернутую с подушек простыню.

Ждали!

— Ты что ж это творишь? — грозно вопросил отец.

Мать, бледная, стояла в дверях и горестно качала головой.

* * *

Наутро рецидивиста отконвоировали в город. Скучный безлюдный город. Вернее, люди-то по двору ходили, но взрослые. О чем с ними говорить?

— Ох, какой синяк! Где это тебя?

— На даче.

— За что?

— Лешего спасал.

— Да что ты! Лешего?.. Ай молодец! А водяного?..

Приколисты… Вот бы завопили, если бы у них в руках сосновый корешок глаза открыл!

Ровесники все на каникулах, даже рассказать некому.